«Если такие словесные перепалки и бывают, то я от них буду избавлен, — рассуждал Андрис. — Упениек моя бывшая соученица, о главном между собой уже договорились правления обоих профсоюзов. Акция объявлена, члены организации обходят рабочих, зовут их на митинги и демонстрацию. Так что нам с Анной спорить не из-за чего. Может, из-за содержания речи? Может, им захочется повлиять на меня. Этому я, конечно, воспротивлюсь».
— Так что сперва будет общий митинг, — деловито начала Упениек.
— Ну а левые, то есть ваши, самостоятельно ничего не предпримут?
— Мы обсуждаем общее, совместно организованное мероприятие трудящихся против реакционеров. — Анна сжала руку в кулак. — Мы не спрашиваем, как социал-демократы осветят здешние события в своей печати, что ваша фракция будет делать в сейме, если она вообще захочет делать что-то.
— Значит, вы считаете, что социал-демократы ничего не делают?
— Всякое бывало, — усмехнулась Упениек. — Но оставим это. Нам нужно договориться о выступлениях на митинге. Не хотел бы товарищ Пилан встретиться прежде с близкими убитого?
— Мне говорили, что у Урбана близких не было.
— У него была невеста. Единственный близкий ему человек. Сейчас Вероника в Пурвиене, у единственной своей родственницы. Это совсем недалеко отсюда. В районе новостроек.
— Ладно, пускай будет по-вашему, — согласился Андрис. — Поговорим с невестой Урбана.
Домишко родственницы Вероники Курситис — один из самых маленьких среди построек за железной дорогой. Низенький, с двумя неодинаковыми окнами, с жердяными шалашами по обе его стороны: для дров и, должно быть, для мелкого домашнего скота, еще издали разит навозной жижей. Этот запах слышится и в комнате, забитой всякими пожитками и хозяйственной утварью. Полкомнаты занимает старый ткацкий станок, на подоконнике — цветы, отчего дома постоянно сумерки.
Андрис чуть не споткнулся на неровном глинобитном полу.
— Потише… Не веди, Анна, так шибко гостя! — раздался в комнате тихий, видно, хозяйкин, голос.
Та, к которой они пришли, девушка лет двадцати шести — двадцати семи, молча сидела на кровати. При виде гостей она чуть приподнялась, но не встала.
Упениек взяла стоявшую перед станком табуретку.
— Гостя привела? — спросила хозяйка.
— Вероника, — наклонилась Анна к невесте Урбана, — это мой знакомый из Риги. Он хочет поговорить с тобой, как проводить в последний путь Сильвестра.
— Какие могут быть проводы, когда полиция прячет умершего, — возразила хозяйка. — Сами зароют. Чужим не дадут.
— Но Вероника не чужая. Вся волость знает, что Вера была невестой Сильвестра.
— Вся волость знает, а они знать не хотят, — сказала девушка. — И ксендз в том числе… Была у него…
— Чего же они хотят?
— Так я ведь говорила, — снова поспешила вмешаться старушка. — Сами зароют.
— Так на кладбище все же?
— Не на кладбище! — грустно покачала головой Вероника. — На святой земле ксендз места не дает… Большой грех это, говорит, перед богом…
— На лесной опушке, у старого кладбища… — пояснила хозяйка. — Тайно, чтобы народ не собирать.
— Тогда мы, Верочка, на другой день проводы ему устроим, у могильного холма. Все как полагается: с цветами, речами и, может быть, даже с песнями.
— В самом деле с цветами и речами? В самом деле?
Андрис удивился, что невеста Урбана вдруг так оживилась.
— Я и не знаю, как благодарить вас… Чего бы ни сделала… за то, что поможете как полагается помянуть Сильвестра, готова руки и ноги вам целовать.
— Не надо так! Нечего перед людьми унижаться. И перед друзьями тоже. Ты слишком принизила себя, на Курситиса работая. Повиновалась ему, как одержимая.
— Я от Курситиса уйду. Все равно, даст он мне трудовую книжку или не даст. А тебе, Анна, и твоим спасибо за добро, за то, что сделали для Сильвестра. Ввек не забуду…
— Мы ведь не потому, — начала Анна, глядя на Пилана. — Мы ради человеческой справедливости это делаем. Ведь так, товарищ Пилан…
— Вопрос как будто выяснен, — говорила Анна, когда они вдвоем с Андрисом опять топали по засохшей полевице и хвощу в низине, что за огородами у пурвиенских лачуг.
— Похороны состоятся у могилы. С них мы начнем акцию протеста против произвола буржуазии и угроз фашизма. Похороны на старом кладбище послужат сигналом. Поэтому на них должны выступить представители обеих организаций. Было бы целесообразно, чтобы первым говорил оратор от социал-демократов. Из-за полиции.
— Возможно. Да, так, пожалуй, будет лучше.
— Договорились! — Анна взяла Андриса под руку. Теперь требовалось выяснить отдельные подробности. Как он считает? Не лучше ли им явиться на старое кладбище обоим вместе?