Дерево (СИ)

Обычная жизнь. Любовь, которой не нужны слова. Самое что ни на есть обыкновенное волшебство, которого в этом мире хватит на всех нас.

========== Забудь меня, как я тебя забыл (бонус — Джон Уайт) ==========

— Да ты сам неудачник! Понял?! Ты лузер! Пустое место! Ноль без палочки! Ты… ты…

Джона Уайта никогда в жизни не обливали сиропом. Вином, пивом, другими алкогольными напитками разной степени крепости… Ещё он попадал под дождь, снег, град, один раз даже под камнепад, в бойскаутском детстве. Но быть облитым сиропом — это в первый раз. Розовый… Малиновый, кажется.

— Простите… Бога ради, простите! Заходите скорее, надо это смыть! Клянусь богом, я не хотел! Простите, мсье! Вот сюда, пожалуйста!

То, что под сиропный душ он попал случайно, Джон уже понял. Он же первый раз в Париже. Здесь просто некому так сильно его ненавидеть, чтобы испортить в первый же день отпуска новую белую рубашку. Надо сказать, совсем не дешёвую. Интересно, эти пятна можно будет потом вывести?

— Мсье, мне так жаль… Вы позволите купить вам новую рубашку? Я быстро! А вы пока воспользуйтесь душем, вот сюда… осторожнее, ступенька! Я быстро, мсье… простите, пожалуйста, простите!

Французский язык Джон понимал хорошо, но не мог быстро отвечать — вначале приходилось выстраивать фразы в уме. К тому же вымыться действительно стоило: не возвращаться же в отель вымазанным в малиновом сиропе! А ещё… Этот молодой человек с густой шапкой каштановых кудрей и серьгой-гвоздиком в правом ухе… он очарователен. Джон редко ошибался, сталкиваясь с явными и скрытыми геями. Особая аура, что окружает таких мужчин. Дело не в запахе и не во внешности. Какое-то шестое чувство, которому нет названия. Сродни охотничьей стойки у зверя.

Он действительно вернулся очень быстро, хозяин маленького кафе в переулке недалеко от Мон-Мартра. Или он здесь официант? Для хозяина слишком молод. Джон только успел снять рубашку и выискивал глазами, куда её можно положить в крохотной душевой.

— Мсье? Вы в порядке?

Нет, ну до чего милая мордашка! Большеглазый, губы удивительно правильной формы. Он наверняка чудесно улыбается, и у него очень белые зубы. Как сахар.

— Мсье?

— Куда мне можно положить… это?

— Давайте сюда, я постараюсь отстирать как можно быстрее… Вы потом мне запишете адрес, куда принести? Вот, это вам взамен. Простите, она не такая красивая, как ваша…

— Не страшно. Спасибо. Э-э… Можно, я всё-таки ополоснусь?

— Да-да, простите!.. Дверь не закрывается изнутри, но сюда никто не зайдёт, не бойтесь. Простите ещё раз…

***

День не задался с самого рассвета. Позвонила старшая сестра, всхлипывала в истерике, в трубку по очереди врывался писк троих её маленьких детей. Муж снова не ночевал дома, унёс с собой деньги, отложенные на аренду квартиры. Куда он мог пойти с такими деньгами? Может, Анри знает? Ради всего святого, если знает — пусть немедленно скажет!

Анри знал. Прекрасно знал, где провёл ночь его зять, и где он проведёт всю ближайшую неделю. В Руж Виллье открылся сезон скачек, Пьер будет лихорадочно ставить на фаворитов, выбранных по какой-то придуманной им особой системе. Спустит все деньги, накопленные сестрой, и вернётся домой без гроша. Это уже случалось столько раз, что перестало быть трагедией. Нелепый фарс. Вся эта семейная жизнь, в которой, как в трясине, задыхалась его сестра — комедия абсурда. Давно бы бросила своего Пьера-неудачника и вышла замуж за нормального мужчину. Трое детей? Ну и что? Клементина красивая, ещё совсем не старая. Умудряется при таком пустоголовом муже выглядеть как куколка и зарабатывать деньги. Только все её усилия идут прахом из-за того, что выскочила замуж за неисправимого игрока. Неудачница.

Все они неудачники. И родители, упорно не желающие продавать высыхающий виноградник. И его невезучая сестра. И сам он, Анри, владелец крохотного кафе в тёмном переулке, недоучившийся студент Сорбонны, ходячее недоразумение. Гей-однолюб, связавшийся с женатым мужчиной. Ещё не совсем женатым, но это дело пары дней.