Дерни смерть за саван

К досаде Максимова, предупреждение подействовало, и собеседники перешли на неразличимый шепот. Он прервался лишь однажды – то ли стоном, то ли вскриком, острым, мучительным, но сей же час заглушенным хлесткой пощечиной. Кто вскрикнул и кто кого ударил, Максимову было неведомо. Полежав немного во влажной от вечерней росы траве, он отполз назад, к дожидавшейся Веронике. Пока полз, составил в уме простой порядок дальнейших действий.

– Где жандармский участок, помнишь?

Вероника закивала. Сегодня они проходили мимо, она приметила вывеску.

– Беги туда, спроси сеньора Лопеса… Ах да, ты же не знаешь по-испански! Ладно, погоди.

Максимов пошарил в карманах, вынул клочок бумаги, огрызок карандаша и нацарапал несколько строк. Спасибо Аните: живя с ней, худо-бедно овладел языком Дон Кихота. Сунул записку Веронике.

– Ничего не говори, просто передай это первому жандарму, которого встретишь. И возвращайся сюда. Покажешь им дорогу. А я останусь, постерегу этих…

Вероника, хотя и опасалась за судьбу хозяина, не преминула воспользоваться возможностью покинуть опасное место. Максимов направил ее не по дороге, где ее могли заметить из окон разбойничьего пристанища, а через сад. Дождался, пока Вероника удалится на достаточное расстояние, и вновь перебрался ближе к дому. Намерения были таковы: дождаться подкрепления в лице подчиненных сеньора Лопеса и захватить всю ватагу разом. Ну, или, по крайней мере, всех тех, кто находился сейчас в доме. Уж тогда у полиции Аранжуэца не останется сомнений в том, что все происходившее с Кончитой не являлось плодом больной фантазии.

Важно было до прихода жандармов не дать разбойникам удрать. Сумерки становились все гуще, и Максимова терзали опасения, что под их покровом добыча может дать тягу из-под самого носа. Люди, скрывавшиеся внутри заброшенного дома, переговаривались тихо, он не мог более разобрать ни слова, но, судя по интонациям, шла сердитая перебранка. Очевидно, старуха все еще спорила с остальными по поводу размеров платежа. Максимов желал, чтобы этот спор затянулся.

Но внезапно из-за трухлявых стен донесся уже однажды прозвучавший вскрик, полный боли и мольбы. Максимов вскинулся, вынул из кармана револьвер. Вслед за вскриком голос – женский, чистый, однако дрожавший от страха – ясно вымолвил:

– Отпустите меня! Я ничего не знаю!

– Заткнись! – последовал окрик пошлой девицы (ее Максимов определял без труда). – Лежи и молчи, если не хочешь, чтобы Пепе тебя прикончил.

– А и правда, – встрял сиплый, – пристрели ее, Пепе! Или дай я сам… – что-то клацнуло, – она давно уже мне надоела.

– Убери оружие, болван! – осадила его сеньора Лусия. – Мы прикончим ее, если нас накроют. Но прежде она должна нам все рассказать.

– Мы валандаемся с ней целую неделю и ничего не добились. А все потому, что вы запрещаете допросить ее как следует. Хотите, я поговорю с ней по душам? Через пять минут мы будем знать все, что нам нужно.

Едва отзвучала эта угроза, как послышался звонкий хлопок – еще одна оплеуха. Теперь уже Максимов знал, что бьют ту самую девушку, что давеча просила о пощаде. Она тонко взвизгнула и заскулила, как щенок, которого жестокий прохожий пнул окованным сапогом.

Волна праведного гнева подняла Максимова, оторвала от волглой травы и толкнула ко входу в дом.

– Сдавайтесь! – загремел он во все горло. – Вы окружены!

Дал предупредительный выстрел в воздух и заколотил рукояткой револьвера в дверь. Последняя оказалась на диво крепкой и была заперта изнутри, поэтому не поддалась ни на дюйм. Зато нежданное явление чужака вызвало переполох внутри дома. Там забегали, принялись что-то выкрикивать, дважды бабахнули сквозь стену. Максимов ожидал этого и предусмотрительно укрылся за толстым столбом, подпиравшим навес над крыльцом. Высунув из-за укрытия руку, выстрелил сам. Целил снизу вверх, не на поражение – чтобы не задеть ту, ради кого обнаружил свое присутствие.

Он отдавал себе отчет в том, что имеет мало шансов победить в завязавшемся бою. Сколько человек в доме? Допустим, старуху и похабную девчонку можно не считать. Но есть Пепе (по-видимому, тот самый живописец, которого спугнула с холма Анита) и еще какой-то сиплый. И все, безусловно, вооружены. Надежда на успех заключалась лишь в том, что они не знали, сколько человек ломится в их жилище. Максимов схватил с земли камень и швырнул его в оконный проем, высадив стекло. Сию же секунду выпустил пулю в соседнее окно и прокричал, постаравшись изменить голос:

– Romper la puerta, chicos![3]

Суматоха в доме усилилась, загрохотали беспорядочные выстрелы. Гвалт и канонада не помешали Алексу расслышать, как опять вскрикнула несчастная девушка.