Дерни смерть за саван

– Она – потомица его единственная. Он ее с какой-то француженкой прижил, та потом в Тулузе пьяному матросу под нож подвернулась. Осталась девчонка малолетняя без матери, да и отец, можно сказать, каждый день со смертью в салки играл. Знал, что не зажиться ему на свете… Вот и попросил меня за ней приглядеть. Заезжал изредка проведывать, гостинцы привозил. Погиб, когда ей и двенадцати не исполнилось, так что помнит она его плохо. Я ей за обоих родителей был, она ко мне привязалась, и я к ней тоже…

Статский советник замолчал, стал пускать дым колечками.

– Вы с ней жили в Португалии? – спросил Максимов негромко.

– Поначалу – да. Рабочее место у меня было в Лиссабоне, при дипломатической миссии. А потом, когда меня в Мадрид направили, я и ее с собой взял. Она уже взрослой стала, но никуда от меня не отлучалась. Куда я, туда и она.

– Я давно подозревала, что Сильвия понимает русскую речь, – вставила Анита. – Уж очень внимательно она прислушивалась, когда мы с Алексом говорили по-русски. А когда в Аранжуэце появились вы и проявили интерес к нашему дому, факты сопоставились сами по себе.

– Да, нашла коса на камень! – вздохнул Василий Антонович. – Я ее предупреждал, чтобы она с вами поаккуратнее… Чуяло сердце, что неприятностей от вас не оберешься. А тут еще эту кормилицу нелегкая принесла, и меня, как назло, рядом не случилось, пришлось Силюшке на ходу импровизировать.

– Ну, по части находчивости она любому сто очков вперед даст! Да и по части ловкости тоже.

– Ловкости ее циркачи обучили. Она после смерти папаши с горя из дома сбежала. Сами знаете, в этом возрасте все юнцы строптивы, хоть мужского, хоть женского полу. Пристала к какому-то шапито, полгода по городам и весям странствовала, трюками разными овладела, в том числе с гримом да с переодеваниями… Насилу я ее отыскал и домой вернул. С той поры она остепенилась, в разум вошла, книжки стала читать. Я однажды на обложки глянул, а там все мудреное что-то: Кампанелла, Аристотель, Сен-Симон… Спрашиваю: и охота тебе эту заумь штудировать? А она отвечает: я – испанка и хочу, чтоб в моем государстве порядок образовался. Вот и вычитываю, как его лучше обустроить.

– Не припомню, чтобы где-то у Аристотеля или Сен-Симона говорилось о том, что для наведения порядка надо взорвать пироглицерином действующую королеву, – съехидничал Максимов, все более смелея.

Василий Антонович посмотрел на него с осуждением.

– Напрасно ерничаете, молодой человек. В моей Силюшке такой пламень горел, что она и себя бы не пощадила, лишь бы цели достигнуть. Что до королевы Изабеллы, то другой такой развратницы, прости Господи, свет еще не видывал! Да что я вам буду пересказывать, вы и сами наслышаны…

– А что бы изменилось, если бы вы ее укокошили?

– Что изменилось? Да всё! Трон бы к первенцу ее перешел, Фернандо. Тому от роду и года нет, не успел еще материно распутство перенять. Пока бы он подрастал, страной бы его отец правил, на правах регента. Его светлость герцог Кадисский – достойнейший муж, он бы весь теперешний бардак мигом прекратил, настали бы в Испании тишь да благодать…

– Как же, помню! – кивнула Анита. – Вы эти суждения нам недавно за ужином излагали, только в иной форме, менее откровенно. Прощупывали, да? Хотели понять, нельзя ли нас из невольных помощников сделать сознательными?

– Если б это удалось, все куда проще было бы, – не стал увиливать господин статский советник. – И затея бы выгорела, и Силюшка на свободе осталась, и вам бы за подмогу перепало.

– Извините, но политическими убеждениями не торгуем! – гордо вскинулся Максимов.

Василий Антонович грустно хохотнул и, приоткрыв дверцу, выбросил окурок на дорогу. Карета продолжала медленно тащиться вдоль берега.

– Где уж мне уж! Да и что теперь сослагательными наклонениями жонглировать? Что сделано, того не воротишь…

Установилась тишина, лишь поскрипывали рессоры под днищем. Внезапно Анита издала смешок, но не грустный, а сардонический.

– Интересный вы человек, monsieur Тищев! Свалили все на падчерицу. Она и книжек начиталась, и, за родную страну радея, пошла королеву убивать. А мне думается, все не совсем так. Вы ведь сами ее к этому подтолкнули!

– С чего вдруг? – Статский советник еще больше нахохлился.

– Вы нам сейчас рассказали полуправду. Кое о чем умолчали и кое в чем слукавили.

Анита раскрыла свой ридикюль, лежавший у нее на коленях, и вынула оттуда маленькую гравюру в кипарисовой рамке – портрет толстощекого господина в камзоле с драгоценной перевязью на груди.

– Имею честь рекомендовать: король испанский Фердинанд Седьмой, отец ее величества Изабеллы. Скончался семнадцать лет тому назад. Взгляни, Алекс. Не находишь ли ты в его чертах сходства с… кем-нибудь из наших общих знакомых?

Максимов взял гравюру, приблизил к окошку, из которого сочился свет.

– Погоди-ка… Эти глаза, форма губ… Есть в нем что-то от Сильвии!

– Вот и мне так показалось. Специально купила этот портрет в лавчонке на Бычьей площади. И, кажется, угадала… Не правда ли, monsieur Тищев?