Деррида

Вскоре передача начинает кардинально менять издательские практики, способствуя появлению поколения авторов, которые выросли вместе с телевидением и с легкостью его используют. В обход классических инстанций легитимации они хотят обращаться напрямую к широкой публике. Совпадение их интересов с интересами «Апострофов» носит не только медийный, но и идеологический характер: для Бернара Пиво важны не сами книги, а дискуссии, которые они могут вызвать. Поэтому предпочтение отдается актуальным вопросам, начиная с тоталитаризма. Среди первых гостей передачи Солженицын, чей «Архипелаг Гулаг» был переведен на французский в 1974 году, наделав немало шуму. Что же до «новых философов», то они сделают из «Апострофа» свою излюбленную трибуну[780].

27 мая 1977 года Пиво предлагает им стартовую площадку в виде специального выпуска передачи под названием «Новые философы: кто они – правые или левые?». В телестудии собрались Бернар-Анри Леви, Андре Глюксман и Морис Клавель, с одной стороны, и Франсуа Обраль и Ксавье Делькур, авторы книги «Против новой философии», – с другой. Выступление «новых философов» получило более высокую оценку, чем выступление их противников. На следующий день продажи первой книги Бернара-Анри Леви «Варварство с человеческим лицом» взлетели, вскоре достигнув 80 тысяч экземпляров.

«Новая философия», поддерживаемая в основном крупными изданиями, включая Le Monde и Le Nouvel Observateur, становится причиной раздора в интеллектуальных кругах, еще более значительного потому, что большинство этих молодых авторов получили образование в Высшей нормальной школе, рядом с теми, на кого они теперь обрушиваются с критикой. Мишель Фуко, как и его друг Морис Клавель, в 1975 году поддержал Андре Глюксмана в момент выхода в издательстве Seuil его книги «Кухарка и людоед». Филипп Соллерс, порвавший с маоизмом по возвращении из Китая, заключает союз с Бернаром-Анри Леви, методично защищая его книги. Ролан Барт поддержал «Варварство с человеческим лицом», напечатав в Les Nouvelles littéraires письмо, адресованное автору книги. Жиль Делез, наоборот, выражает свое негодование в маленькой брошюре «По поводу новых философов и одной более общей проблемы». Он с самого начала заявляет, что «их мысль ничтожна»:

Я вижу две возможные причины этой ничтожности. Во-первых, они оперируют крупными концептами, такими же крупными, как щербатый рот: закон, власть, господин, мир, бунт, вера и т. д. Поэтому они могут составлять из них гротескные соединения, обобщенные дуализмы: закон и бунтарь, власть и ангел. При этом, чем слабее содержание мысли, тем большее значение приобретает мыслитель, тем более важный вид – по сравнению с пустотой высказываний – напускает на себя субъект высказывания… При помощи двух этих процедур они разрушают работу… Это массовое возвращение к автору, к крайне тщеславному пустому субъекту и к обобщенным стереотипным концепциям представляет силу досаждающей реакции[781].

Далее в своем тексте Делез сближает демарш «новых философов» с предложениями реформы Аби: в обоих случаях речь идет о «существенном облегчении „программы“ философии». Но больше всего, больше, чем Леви и Глюксман, его беспокоит глубокое изменение, которое это «маркетинговое предприятие» внесло в интеллектуальную жизнь: «По сути дела, оно представляет собой следствие подчинения всей мысли сфере медиа; одновременно оно обеспечивает самим медиа минимум интеллектуальных гарантий и спокойствия, позволяющий задушить порывы к творчеству, которые могли бы их расшевелить».

Деррида осознанно держался в стороне от этих дебатов. Но в конце лета Жан Пьель попросил его принять участие в специальном номере Critique на тему «Зачем нужна сегодня философия?», не скрывая от него, что идею ему подсказала «непристойная реклама, омерзительная и комичная, так называемого творчества тех, кто называет себя „новыми философами“». Пьель подготовил анкету, «совершенно нейтральную», и рассылает ее всем философам, которых уважает, «а также многим молодым философам»[782]. Жан-Люк Нанси и Филипп Лаку-Лабарт, получив анкету, раздумывают над тем, стоит ли на нее отвечать. Деррида предпочел бы, чтобы ни они, ни он сам не соглашались на участие в номере до тех пор, пока не будет известно, с кем они окажутся вместе и ради чего: