Деррида

С этого момента все складывается неудачно. Метания Деррида раздражают некоторых профессоров Нантерра, которым кажется, что он заставляет себя просить. По мнению его бывшего однокурсника Алена Понса, в то время профессора политологии в Нантерре, не входившего в группу тех, кому было поручено подыскать преемника Рикеру, причиной, по которой Деррида провалили, стали разные мелочные соображения: некоторые боялись, что Деррида окажет дурное влияние, другие завидовали его известности. Но также не следует недооценивать давление, которое оказывает министр университетов, реакционно настроенная Алис Сонье-Сеите: сровняв с землей Венсен[853], она теперь собирается преградить путь основателю GREPH и инициатору Генеральных штатов философии. Ибо, чтобы получить должность профессора в Нантерре, Деррида должен пройти еще и институциональный этап – слушания в CSCU, Высшем совете университетских кадров. Это станет одним из его худших воспоминаний.

Доминик Лекур, чью кандидатуру тоже в этот день отклонили, прекрасно помнит эту сцену. «В начале марта 1981 года нам обоим устроили один и тот же экзамен. Случайно выяснилось, что я должен был идти сразу после него. Я видел, как он вышел бледный как полотно: „Ноги моей больше не будет в этом учреждении. Ты как хочешь, но для меня все кончено“. Позднее он рассказал мне, что некоторые члены комиссии зачитывали вслух в крайне саркастической манере отрывки из его книг. Многие коллеги ненавидели его одновременно за одаренность, чуждость и абсолютную бескомпромиссность. Из-за GREPH и Генеральных штатов он навлек на себя гнев Генеральной инспекции. Эти слушания стали для них своего рода местью»[854].

Во время голосования Деррида получает всего один голос. А бывшую должность Рикера отдают Жоржу Лабика, специалисту по Гегелю и Марксу, одновременно унаследовавшему лабораторию феноменологии, «при том, что он не был ни на одном семинаре на улице Пармантье»[855]. Для Деррида к поражению добавляется еще и унижение: после долгих колебаний он решился защищать диссертацию по работам только потому, что его заверили, что место оставят за ним[856].

В этот период президентской избирательной кампании, когда Жискар и Миттеран идут с очень небольшим разрывом, данная история находит много откликов во французской и даже иностранной прессе. И Деррида получает множество писем от друзей и коллег, которых приводит в негодование «дурацкое решение», только увеличивающее «дистанцию между живой мыслью и университетом»[857]. Но чтобы успокоиться, Деррида этого недостаточно. После нескольких недель проблем со здоровьем, как он сам надеется, несерьезных, он абсолютно обессилен и разбит. К тому же они с Маргерит узнают, что их сын Жан болен диабетом, и эта новость приводит их в ужас.

8 мая 1981 года Деррида рассказывает Полю де Ману о всевозможных трудностях, которые ему приходится переживать:

История с Нантерром закончилась самым дурным, хотя, вероятно, и самым предсказуемым образом, и я не знаю, каково мое ближайшее университетское будущее в этой стране. Пока я остаюсь в Высшей нормальной школе в надежде на то, что политические изменения (надеюсь на них, но не особенно верю), наметившиеся несколько дней назад, дадут мне хотя бы небольшую передышку.

Зима была плохой, по крайней мере с февраля, поскольку я «расплатился» за очень многие вещи… такой усталостью (физической и нервной), какой у меня давно уже не бывало… После осенних «работ» (преподавание, несколько статей, выступления, поездки до самого февраля) это была – вызванная или сигнализируемая этими «почечными коликами» (кажется, без камней) – работа тела и души, то есть сознания и бессознательного, принявшая форму нервного истощения и глубочайшего упадка духа[858].

Эта тревога, вызванная тем, «что может оказаться худшим» (в частности, потому, что симптомы напоминают болезнь, которая унесла жизнь его отца), не помешала ему разобраться с текущими делами. Но она, по всей видимости, повлияла на проявление агрессивности Деррида во время дискуссии с Хансом-Георгом Гадамером. Он признает это 20 лет спустя в своем тексте памяти великого немецкого герменевта: