Деррида

Вопросы из зала нацелены на то, чтобы участники дискуссии более четко обозначили свои позиции. Деррида подчеркивает, что еще в 1968 году он узнал через Жана Бофре о том, что у Хайдеггера был членский билет нацистской партии: «Потом была статья Хуго Отто и т. д… Должны ли мы сделать нечто помимо того, что уже сделали? Может быть». Филипп Лаку-Лабарт напоминает, что эти вопросы стали предметом длительных обсуждений на конференции в Серизи «Концы человека», но все это совершенно не было освещено в медиа, куда недавно перешел этот спор. Деррида говорит то же самое, в несколько более нервной тональности, чем обычно:

Мне показалось более важным… более неотложным попробовать прочитать тексты Хайдеггера так, как я могу это сделать, преподавать Хайдеггера, отыскивая в его тексте то, за счет чего можно было бы понять отношение, которое могло быть между фактами его нацистской ангажированности и его текстом. И я думал, что именно в этом деле я мог достичь лучших результатов, но оно требовало терпения, очень большого терпения… Я не думаю, что забыл о смысле ответственности в этой области, ответственности, которую вы назовете этической или политической[1000].

На вечерней встрече, которая продолжится на следующий день пресс-конференцией в «Соле д’Оро», знаменитом гейдельбергском ресторане, стены которого увешаны фотографиями Гадамера, присутствовало немало немецких и французских журналистов. После нее у Деррида и Гадамера состоялась беседа наедине, во время которой они, не ограничиваясь Хайдеггером, пытаются найти пространство для возможного диалога[1001].

Хотя позиция Филиппа Лаку-Лабарта на этой памятной дискуссии могла показаться близкой к позиции Деррида, на самом деле это не так. Собственно, за некоторое время до этого Лаку-Лабарт опубликовал текст под названием «Вымысел политического»: в нем делается резкий выпад против Хайдеггера, философия которого анализируется в категориях «архифашизма» и «национал-эстетизма». По мнению Филиппа Бека, который тогда писал свою диссертацию под руководством Деррида, растущее антихайдеггерианство Филиппа Лаку-Лабарта – одна из причин, заставивших Деррида все больше отстраняться от него и в то же время сближаться с Жаном-Люком Нанси. «Филипп Лаку-Лабарт всегда, как мне кажется, сожалел о том, что не смог поучаствовать в Ситуационистском Интернационале, который в Страсбурге был очень активным. В его союзе с Деррида помимо искреннего восхищения, разделяемого им с Нанси, имелись и стратегические соображения, что вполне нормально. Возможно, он надеялся радикализировать деконструкцию, в политическом смысле этого слова. Но не любой ценой, поскольку Лаку никогда не делал верноподданнических ссылок на Дебора. И не нужно забывать его интерпретацию Беньямина, разделяемую им с Деррида. Нанси же мыслит скорее „с“, чем „против“, предпочитая, по моему мнению, критику разума критическому разуму»[1002].

Дело Хайдеггера пробуждает и более застарелые конфликты, начиная с того, что уже давно назревал с Пьером Бурдье. Хотя публикацию Glas он приветствовал восторженным письмом, через пять лет Бурдье предпринимает мощную атаку на Деррида на последних страницах одной из своих наиболее важных книг – «Отличие». Конечно, этот постскриптум – «Элементы к „вульгарной“ критике „чистых“ критик» – официально посвящен «Критике способности суждения» Канта и «отрицанию социальных категорий эстетического суждения», которое удается в ней вычитать[1003]. Но бесспорно то, что Бурдье стремится нанести удары не только по Канту, но и по Деррида, по той его интерпретации Канта, которую он предлагает в тексте «Парэргон» (включенном в 1978 году в сборник «Истина в живописи»). По мнению Бурдье, интерпретация Деррида, хотя и выявляет некоторые скрытые посылки кантовской философии суждения вкуса, остается подчиненной «цензуре чистого чтения». Несмотря на «нарушение наиболее формальных правил ортодоксального комментария», постановка под вопрос философских постулатов оказывается, с его точки зрения, скорее мнимой, чем реальной. «В высшей степени ученая игра», которой предается Деррида, является лишь мнимым нарушением правил: в действительности она увековечивает «существование и полномочия философского прочтения»[1004].