Деррида

В то же время, что и Circonfession, писался и другой текст – «Мемуары слепого», тоже очень автобиографический и отмеченный болью. Сначала задача состояла лишь в том, чтобы придумать выставку для Лувра, отобрав ряд рисунков, а потом их прокомментировать. Это предложение Деррида одновременно интересует и тревожит: у него пока нет никакого представления о том, какую «позицию» он займет. Но в июне 1989 года у Деррида случается паралич лицевого нерва, который, в частности, обездвиживает его левый глаз. Легко представить его панику. В начале июля он вынужден отменить встречу в «Кабинете рисунков» с тремя музейными работниками, которые должны помочь ему в отборе изображений.

Вот уже 13 дней я страдаю от паралича лицевого нерва вирусной природы, так называемого холодового паралича (гримаса, воспаление лицевого нерва, полностью обездвиженная левая сторона лица, неподвижный левый глаз, на который страшно смотреть в зеркало, веко больше нормально не закрывается: лишение «мановения ока», то есть того мгновения ослепления, которое позволяет зрению дышать). 5 июля эта заурядная болезнь вроде бы начинает проходить. Выздоровление подтверждается после двух недель страха… Итак, и июля я излечился (чувство обращения или перерождения, веко снова моргает, мое лицо словно бы по-прежнему преследует тень гримасы), проходит первая встреча в Лувре. В тот же вечер, когда я возвращался домой на машине, тема выставки приходит ко мне сама собой[1053].

16 июля Деррида видит сон, в котором на него надвигаются слепцы. Он все больше убежден: «Рисунок, если не рисовальщик или рисовальщица, слеп. Рисунок как таковой и в своем собственном моменте, операция рисования должна иметь некоторое отношение к ослеплению». Это убеждение станет темой выставки и сопроводительного каталога.

1989-й – год еще одного потрясения, которое сказывается на Деррида гораздо сильнее, чем можно было подумать. После агрегации по философии его сын Пьер очень быстро пишет диссертацию под руководством Луи Марена. Благодаря Дидье Франку, который только что основал философскую серию в Editions de Minuit, она тотчас выходит под названием «Уильям Оккам, единичный». Но молодой человек решил опубликовать ее под именем Пьер Альфери, взяв фамилию бабушки по материнской линии. Книга, хранящаяся в библиотеке Деррида, сопровождена веселой дарственной надписью: «Тебе, папа, кому я обязан гораздо большим, чем имя. Тебе, мама, кому я обязан гораздо большим, чем имя».

Для Пьера это не какое-то импульсивное решение. «С подросткового возраста, – объясняет он, – у меня было чувство, что фамилия Деррида на самом деле не моя, что она словно бы уже занята. Если бы я стал публиковаться под той же фамилией, у меня было бы впечатление, что я какой-то рак-отшельник. Конечно, я не был столь наивен, чтобы считать, что мне достаточно будет подписываться Пьером Альфери и никто не догадается, кто я такой. Но это все же давало мне какую-то поверхностную свободу. Я не спрашивал совета у Жака, и сначала он принял это решение скорее в штыки. Так или иначе, пусть даже оно могло сойти за враждебный акт, я был готов отвечать за него, поскольку мне казалось, что у меня просто нет другого выбора. Эту подпись я использовал и для всех остальных своих работ. „Пьер Альфери“ – не просто псевдоним: это имя стало для меня повседневным, необходимой формулой этикета»[1054].

Для Жака Деррида вопрос подписи давно стал важной темой. Ему не удается понять, почему старший сын решил сменить фамилию. С его точки зрения, это едва ли не отречение. И когда Эммануэль Левинас скажет ему, что считает это решение «очень благородным», это его очень смутит[1055]. В интервью Маурицио Феррарису Деррида расскажет: «Всегда сохраняется несоответствие самой идее отцовства. Ни сына, ни произведение подписать невозможно. Быть отцом – значит получить в высшей степени радостный и болезненный опыт того, что отцом не являешься… Отцовство – не состояние и не свойство»[1056]. Еще больше он подчеркивает вопрос «имени, которое получаешь, или имени, которое даешь себе» в небольшой книге «Страсти», превращая его в отдельную философскую тему: