Деррида

Предположим, что некий X, вещь или человек (след, произведение, институт, ребенок), носит ваше имя, то есть ваш титул. Наивный перевод или общераспространенный фантазм: вы дали ваше имя X, следовательно, все то, что причитается X, прямо или косвенно, по прямой линии или косой, причитается и вам в качестве поощрения вашего нарциссизма… И наоборот, предположим, что X не желает вашего имени или титула, предположим также, что по той или иной причине X освобождается от него и выбирает себе другое имя, выполняя своего рода повторное отлучение от первоначального отлучения; в таком случае ваш нарциссизм, дважды уязвленный, оказывается в силу именно этого равным образом обогащенным: то, что носит, носило, будет носить ваше имя, кажется достаточно свободным, сильным, творческим и автономным, чтобы жить в одиночку, полностью обходясь без вас и вашего имени. Вашему имени, секрету вашего имени присуща способность исчезать в вашем имени[1057].

Взросление старшего сына беспокоит Деррида и по другим причинам. Он всегда им восхищался, поражался его быстрым успехам и обрадовался, когда тот решил заняться философией. Но примерно так же, как сам Жак в Ле-Мане, Пьер переживает нервный срыв в первый год стажировки. В скором времени он решает бросить философию и заняться литературой, что не слишком успокаивает отца, который во всем, что касается детей, столь же консервативен, как и многие другие родители. Деррида объясняет это Мишелю Монори так: «Пьер, который больше просто не мог, придумал своего рода выход, если я правильно понимаю, решил уйти из преподавания. У него есть стипендия от CNL на год, он пишет, занимается тысячью разных вещей и, видимо, не слишком заботится о профессии»[1058].

«Когда я бросил философию, – признает Пьер, – его сильно беспокоило мое профессиональное будущее. Во-первых, он считал, что преподавать в университете – это хорошая работа. Но на более глубоком уровне он, должно быть, сожалел еще и о том, что я отдаляюсь от философии и почти бросил читать философские книги. Даже его собственные, я должен признать, что читал их лишь урывками, частями. Я ощущал, что не успеваю за постоянно ускоряющимся ритмом его публикаций: я едва начинал одну книгу и тут же получал одну или две другие. Моя личная философская траектория была дерридеанской в очень малой степени: тексты, более всего меня интересовавшие, пришли ко мне совсем не через него. После изучения этнологии мой брат Жан занимался философией больше меня, но он также ушел в области, почти не затронутые дерридеанскими комментариями. Он не стал преподавателем и нашел для себя собственную делянку, продолжая личные исследования, в частности по Плотину и неоплатонизму»[1059].

В последующие годы Пьер Альфери создает вместе с Оливье Кадио Revue de littérature générale и публикует с десяток произведений в издательстве P.O.L., среди которых «Семейное кино» – роман с множеством автобиографических деталей, который Деррида рекомендует прочесть многим своим знакомым. Но профессиональная ситуация его старшего сына по-прежнему его беспокоит. «Чем я только не занимался, – рассказывает Пьер. – Работал продавцом книг, в издательстве, писал слова к песням. Когда я переводил некоторые части Библии для издательства Bayard, это было не просто из любви к письму, для меня это был главный источник дохода… Если отцовский образец и сыграл определенную роль в том, каким путем я пошел, то именно из-за того, что мне досталось от него желание быть писателем. По-своему я, возможно, продлил это желание. Однажды вечером он зашел в Фонд Картье на представление, которое я режиссировал вместе с Родольфом Бюрже. Там проецировались разные изображения, что-то читалось, была музыка. В конце он подошел поздравить меня и сказал: „На самом деле мы делаем примерно одно и то же“. Он понимал, что все больше занимается философией как художник. Он ощущал себя ближе к писателям, художникам или архитекторам, чем к университетским ученым»[1060].