Деррида

Через несколько недель Деррида удостаивается особой чести: статья о нем публикуется в номере London Review of Books, на обложку которого вынесен его портрет. На этот раз журналист общался с «Великим Жаком» в Чикагском университете. Первое, что его поразило, – это внешний вид. «Деррида – скорее невысокий человек, но энергичного вида… Глаза бледно-голубого цвета, волосы абсолютно седые. В очках у него вид какого-нибудь высокопоставленного французского бюрократа, не руководителя, но скорее колониального управленца… Без очков он мог бы сойти за звезду французского кино, за нечто среднее между Жаном Габеном и Аленом Делоном». На журналиста большое впечатление произвели элегантность и ясность лекции, на которой он присутствовал, представляющей собой отрывок из текста «Дать время»[1191]; он признается, что удивлен тому, что не заметил ничего особенно непроницаемого или же темного, хотя именно такими он считал его тексты. Особенно же он поражен дружелюбием и приветливостью Деррида, немалое впечатление на него производит рассказ одной из его почитательниц, которая говорит, что Деррида – превосходный танцор[1192].

Когда Деррида стал использовать термин «деконструкция», он и представить себе не мог, что тот окажется настолько успешным, став, если верить Франсуа Кюссе, «самым рентабельным продуктом из всех, когда-либо выводившихся на рынок университетских дискурсов»[1193]. С его точки зрения, это был просто понятийный инструмент, но ни в коем случае не «главное слово»[1194]. С 1984 года Деррида признает его, в какой-то мере от него отнекиваясь: «Если бы я был меньше связан с этим приключением деконструкции, я бы в шутку рискнул выдвинуть такую гипотезу: Америка – вот что такое деконструкция. Таким в случае этой гипотезы и было бы собственное имя осуществляющейся деконструкции, ее фамилия, ее топоним, ее язык и ее место, ее основное место жительства»[1195]. Через 10 лет гипотеза получит развитие, став названием конференции в Нью-Йоркском университете: «Деконструкция есть/в Америке»[1196].

Жан-Жозеф Гу, который хорошо знал Деррида во Франции, а потом потерял его на несколько лет из виду, прежде чем снова встретить в США (он сам стал профессором в Университете Райса в Хьюстоне), был поражен контрастом между французским Деррида и американским. «Даже на физическом уровне изменение было очень заметно. В США Деррида всегда казался мне более сиятельным и более импозантным. Конечно, одна из причин в том, что здесь он стал своего рода звездой, чего во Франции не было. В начале 1980-х годов очень многие факультеты были завоеваны French Theory и дерридеанской мыслью. Все началось с факультетов французской литературы, потом сравнительного литературоведения. Но вскоре ее стали осваивать архитектура, эстетика, антропология и право. Идея деконструкции, которая позволяла навести мосты между разными дисциплинами, вызывала огромное воодушевление. Именно в этот период по-настоящему утвердились cultural studies. Многие преподаватели требовали от студентов занять определенную позицию по отношению к Деррида. Это стало обязательным предварительным условием, независимо от темы. Во всей этой увлеченности есть нечто очень американское… Единственной областью, по-настоящему враждебной деконструкции, оставалась философия, что стало причиной некоторых недоразумений и искажений. Дело в том, что с работами Деррида зачастую начинали знакомиться без реальных познаний в философии как таковой, на самом деле необходимых. Многие преподаватели, не говоря уже о студентах, не имели предварительной подготовки, а потому знакомились с Платоном, Кантом или Гегелем благодаря тому, что о них рассказывал Деррида»[1197].

Такое же мнение высказывал Родольф Гаше, один из первых его учеников, в своей книге «Амальгама зеркала»[1198]. По его словам, творчество Деррида является предельно и очевидно философским, поэтому выделение литературного аспекта не может его не исказить. Но другие полагают, что главный вклад деконструкции совершенно иной. Авитал Ронелл увлеченно рассказывает об этом в «Американском философе» – книге, в которой собраны ее беседы с Анн Дюфурмантель: