Деррида

В первые дни апреля Деррида вылетает в Ирвайн. Он в не очень хорошей форме. Маргерит рассказывает: «Он продолжал жаловаться на боли в животе, но исследования, которые он прошел, не выявили каких-либо проблем. Я тоже не очень хорошо себя чувствовала, но не хотела ему ничего говорить, чтобы понапрасну его не тревожить»[1402].

Среди событий, которые этой весной особенно ему важны, – конференция в честь Дж. Хиллиса Миллера, организованная Барбарой Коэн и Драганом Куюнжичем, молодым преподавателем, которого он очень ценит. Лекция, которую Деррида читает 18 апреля 2003 года в честь одного из самых близких своих американских друзей, называется просто: «Справедливости». Также он пользуется этой поездкой, чтобы обсудить вопрос о своих архивах с Джеки Дули, руководительницей Специальной коллекции в Библиотеке Лангсона. Ситуация осложнилась после того, как Деррида решил передать IMEC рукописи недавних своих работ, но он заверяет, что оригиналы его американских и международных писем, а также копии других писем, которые хранятся в IMEC, попадут в Ирвайн. Джеки Дули хотела бы прояснить права университета и варианты ознакомления с архивами, особенно в долгосрочной перспективе. «Что случится, когда вас уже не будет, after your lifetime?» – спросила она его. Пегги Камюф вспоминает, что Деррида был настолько поражен этим выражением – «after your lifetime», что посвятил ему длинный комментарий на одном из своих последних семинарских занятий[1403].

Во Франции у Маргерит проблемы со здоровьем. Даже когда у нее обнаруживают пневмонию, она отказывается сообщать об этом Жаку. Поскольку для нее, ранее болевшей туберкулезом, ситуация становится тревожной, Пьер и Жан просят отца сократить пребывание в Калифорнии и вернуться как можно быстрее. Когда он возвращается во Францию, Маргерит уже немного лучше, но она все еще очень слаба. Жак отводит ее к доктору Араго, их гастроэнтерологу. Обследовав Маргерит, врач поворачивается к ее мужу: «А у вас как дела, получше?». Деррида признается, что боли у него не прошли. Все та же тупая боль. Ему назначают рентген, МРТ и ультразвуковое исследование, которые надо пройти в клинике через несколько дней, 14 мая.

Обычно, когда Жаку нужно пройти исследование, он потом сразу звонит Маргерит, чтобы ее успокоить. Но в этот день он не стал ей звонить. «Как только я до него дозвонилась, – рассказывает она, – я почувствовала, что он пытается от меня что-то скрыть… Поскольку я не отступала, он сказал: „У меня опухоль в поджелудочной железе“». Вечером он обронил слово „рак“. На меня словно дом обрушился. Я металась между двумя чувствами: была страшно напугана тем, что речь о поджелудочной, поскольку это один из видов рака с самым высоким уровнем смертности, и в то же время была убеждена, что он не может умереть. Он же очень скоро стал думать, что обречен»[1404].

Доктор Араго назначает его на прием в Институт Кюри. Врачи требуют тотчас начать химиотерапию, но Деррида не хочет. Он предпочел бы отложить госпитализацию примерно на 10 дней, чтобы не отменять свою поездку в Израиль и два других давно запланированных выступления. Даже в этих обстоятельствах ему важно соблюдать свои обязательства. Врачи, сильно удивившись, соглашаются с отсрочкой.

22 мая 2003 года, в первый день конференции, организованной в честь Элен Сиксу по случаю дара ее архивов Национальной библиотеке Франции, Деррида объявляет близким о своей болезни. Деррида, который так часто говорит, что работает «на смерти», «как о моторе говорят, что он работает на бензине», может лишь доказать вопреки самому себе, насколько это верно. Он только что получил ужасные результаты своих анализов, но, превозмогая волнение, он читает, ни разу не сбившись, длинную лекцию «Генезисы, генеалогии, жанры и гений»[1405].

На следующий день он вылетает в Иерусалим, где ему должны присудить степень доктора honoris causa. Чтобы поменьше устать от этой короткой поездки, он попросил подогнать машину на взлетную полосу и пропустить его без проверок на израильской таможне как по прибытии, так и при отъезде. 25 мая в Еврейском университете Иерусалима перед лекцией Деррида о Пауле Целане, являющейся, вероятно, вариантом его текста «Тараны», написанного в честь Гадамера, Доминик де Вильпен, все еще в ореоле своей речи против военного вторжения в Ирак, прочитанной несколькими месяцами ранее в ООН, говорит ему о своем искреннем уважении: