Дервиш света

— Если людям дадут свободу… э, нет, я знаю, чем ты, мой брат и раб, занимаешься. Ты делаешь свободу. Только у нас не вздумай… ни-ни! Не прогневи бога… Если стану объяснять, что люди могут не бояться возмездия, о боже, что будет с нами? Пророк повелел держать людей в невежестве и невзгодах: пусть размышляют покорно о своей судьбе, пусть знают незавидную участь смертного. И они покорны. Аллах акбар! На сытое брюхо любому невежде лезут разные вольные мысли. Человек простой да будет голоден! Заниматься размышлениями такому недосуг. Пусть ищет работу. Грамота такому не нужна. О грамоте для народа думают безбожники — проклятие им! — джадиды… Грамота — мать неверия. Пока ишак верит в загробную кару, он послушен, он покорен, он тащит груз, он при появлении уважаемого человека встает и кланяется в пояс. Он слушает проповеди и поучения и доволен… Не правда ли?

— Что ж, бог знал осла, поэтому рогов ему не дал.

Странные происходили бдения в мехмонхане муфтия. И запомнились они на многие годы.

IX

В глазах моих все мираж.

Лишь ты видение!

Все забыто мною,

Лишь ты воспоминание!

Камол

Страсти подобны огню,

Сгоришь от них,

           словно подстилка из соломы.

Джебран

После достопамятного торжественного приема в Арке вечером в доме у Каршинских ворот, где по распоряжению визиря Сахиба Джеляла поместили на жительство доктора с сыновьями, появился Мерген. И мальчишки, встретив нежданно-негаданно в Бухаре ангренского лесного объездчика, старого друга семьи, бросились к нему, как к родному.

За поздним ужином Мерген рассказал все, что произошло. Оказывается, он за последние годы не первый раз приезжает в столицу ханства. Вот и сейчас он здесь по делам.

Он не особенно вдавался в подробности и детали, но путешествие совершил поистине удивительное. Оказывается, он не пожелал воспользоваться поездом. В одно прекрасное утро сел в Тилляу на своего вороного коня Лочин-Сокол, спустился по реке Ангрену и Чирчику, переправился на пароме через Сырдарью, а затем напрямик через грозную своим безводьем степь доехал до Сардобы, махнул на Багдан-Фариш и вдоль Нуратинских гор добрался до самой Нур-Аты.

— А там рукой подать до Бухары, каких-нибудь верст двести. Что пара сотен для такого испытанного коня, как мой Лочин?!

Да и что для такого могучего богатыря, имевшего в своем роду десятки поколений всадников-кочевников, прославленных конников, «отмахать полтысячи верст».

— Пожелала моя душа посмотреть священную Бухару, — сказал Мерген. — Здесь каждый камень дышат святостью, ибо здесь больше похоронено ходжей, нежели живет живых.

Но такое объяснение доктора не удовлетворяло. Понимая, что Мерген приехал в Бухару неспроста, Иван Петрович всячески допытывался, чем он может помочь мужественному горцу здесь, в чужом городе.

Не укрылось от Ивана Петровича и то, что появление лесного объездчика пришлось не по душе и бывшему ахангаранскому помещику, ныне могущественному визирю Сахибу Джелялу, и хранителю священного мазара Тешикташ, муфтию, ныне влиятельному посланнику Османского государства при дворе их высочества эмира.

К тому же Мерген уехал из Ахангарана, не получив у своего начальника разрешения, самовольно оставил свою экспедицию.

Мерген доверительно объяснил:

— Мы в Тилляу накшбенди. Мы и наши предки. Мы состояли мюридами почтенных тилляуских мюршидов, каковым сейчас является почтенный муфтий.

— Первый раз слышу, — удивился доктор. — Не замечал, чтобы вы ходили на поклон к муфтию или даже просто выражали ему почтительность, угодливость. Наоборот, вечно у вас происходили какие-то конфликты!

— И все же мы паломник, совершающий паломничество в подворье ордена накшбендиев, и хотим преклонить главу перед двором сада высшей истины и совершенства науки наук священного писания, перед господином муфтием, сочащимся сладким медом разума и благочестия.

— Стоп! Стоп! — умоляюще воскликнул доктор. — Дорогой друг Мерген, пощадите… И потом я не настолько хорошо владею языком, чтобы воспринять все тонкости. Скажите все-таки, что вы хотите от муфтия?

— Господин муфтий, после чуда прозрения и умножения своего состояния, волею мудрых духовников Шейхантаура и Бухары избран верховным мюршидом дервишеского ордена Накшбендие, разросся розовым кустом религии. В священном городе Истамбуле господин муфтий получил утверждение и золотую грамоту и теперь является духовным главой благородной Бухары и — о, проникнитесь благоговением! — наставником самого тирана — эмира…

— Чего же вы хотите от муфтия? Неужели…

— Да! Мы приехали в Бухару за нашим сыном. Мы здесь в доме муфтия. Мы выложили господину мюршиду свои слова и ждем справедливого решения. Каждый отец имеет право на своего сына. Отсутствует Мирза уже много лет. Пусть припадет к стопам своего отца. Пусть муфтий могуществен! Пусть он святой! Но сына он мне отдаст.

По тому, как решительно и сурово говорил Мерген, сделалось понятно — от своего он не отступится.