Дерзай, дщерь!

О слезы женские! С придачей

Нервических, тяжелых драм!

Вы долго были мне задачей.

Я долго слепо верил вам

И много вынес мук мятежных.

Теперь я знаю наконец:

Не слабости созданий нежных -

Вы их могущества венец.

Вернее закаленной стали

Вы поражаете сердца.

Не знаю, сколько в вас печали,

Но деспотизму нет конца!

Н.А. Некрасов.

«Я вон к тому пойду исповедоваться»!; – «Ты его знаешь?» – «Да нет… Красивый какой! Борода, как у Христоса!».

Этот случайно подслушанный в Даниловом монастыре диалог иллюстрирует, как мы выбираем духовника: по сорочьей страсти к тому, что сверкает и переливается; толпы кающихся дам собираются вокруг блистательных проповедников, особенно если их голоса звучат еще и по радио, телевизору интернету. Бывает, чада годами не имеют общения с духовным отцом, т. к. многообразная общественная деятельность не оставляет кумиру времени на исполнение его прямых и главных обязанностей.

Ученых неофиток привлекают ультрасовременные, подмывает выразиться, пресвитеры, которых в православной среде кличут обновленцами: там родной окололитературный жаргон, там с амвона цитируют не авву Дорофея, а Цветаеву, там излюбленная интеллигентская ирония, всё подвергающая сомнению, там уютный партийный дух, который, как известно, гарантирует тесное сближение оппозиционеров любого направления.

Лиха беда начало: тех, кто искренне ищет спасения, Господь выведет на верный путь из самых глухих дебрей, конечно если они не отвердевают в убеждении, будто на Небо можно взойти вместе со всем своим пестрым имением, присобранным на стогнах безбожного града. Однако нередко выбор духовника оказывается причиной тяжелых недоумений, серьезных душевных травм и даже психических болезней.

История Церкви знает великих святых, которые уделяли особое внимание духовному окормлению женщин, вероятно, имея к тому призвание от Бога; девственники, монахи, подвижники, они благодаря цело-мудрию обладали даром смотреть глубоко и не сводить женщину к «владычице вселенной», «больному мотыльку» или «исчадию ада», видя в ней равноценного перед Богом человека, иногда совсем потерянного под нарядностью в одежде, внешним плетением волос [144] и прочими глупыми мелочами. Благодать дает, говорил, кажется, преподобный Иосиф Оптинский, не чувствовать разницы, мужчину исповедуешь или женщину.

Теперь, конечно, всё упростилось донельзя, число духовников сравнялось с числом священников, но выбор-то всё равно за нами и ответственность, следственно, на нас. Проблема существует, вероятно и всегда существовала, просто некому было о ней сказать, женщина приучена молчать в Церкви. Теперь, когда немые заговорили, написан даже роман, «Бог дождя» М. Кучерской, рекламируемый книгопродавцами как «повесть о запретной любви», в котором больной вопрос исследован на пределе искренности и скрупулезной честности. Еще ценно, что ситуация предстает в развитии: безобидный интерес девушки к «человеческой» стороне жизни духовника постепенно переходит в эмоциональную зависимость, а затем в требовательную любовь к нему.

«Он будет господствовать над тобою» [145]. Повеление Божие живет в женщине как естественный закон, и потому ее самолюбие предпочитает покориться мужчине, а не другой женщине; даже вполне самостоятельная, даже во всем отчаявшаяся, ну, исключая совсем уж прожженных, в ком и естественный закон не живет, женщина втайне хранит капельку надежды обрести хозяина, опору и защиту, вождя и кормчего в напастях житейского моря.

И как же легко принять желаемое за действительное! «Я теперь не одна, у меня есть духовный отец, и какой! Каюсь, я гордилась тобой, мой любимый отец. Как же смогло мое слабое сердце выдержать твои милости, которыми ты щедро оделял меня…» [146]; подобные излияния подкрепляют саркастическое замечание одного психолога: «женщина хочет, чтоб над ней властвовали».

Нас подкупает внимание, наши рыхлые души завораживает слово, сказанное безапеляционно, нас пленяет выволочка при исповеди, жесткость требований, повелительная строгость: «на поклоны поставлю!»;всякая резкость мобилизует, создавая видимость долгожданной определенности; тыканье и прочее хамство вовсе не отталкивает, а, наоборот, придает отношениям свойский тон, этакую родственную фамильярность и близость: «Батюшка стал обращаться со мной как со своей, как с близкой, с которой можно не церемониться…» [147].