Державю. Россия в очерках и кинорецензиях

Немногие задумывались, в какой степени аккордное строительство дешевого жилья обеспечивало крышей именно непритязательных новых горожан и насколько решение о нем было вызвано их прямыми интересами. Первым это заметил Юлий Райзман в «А если это любовь?» — о давлении общинной, лицемерной сельской морали на молодых ребят из новостроек. Проход парочки из рощи сквозь строй осуждающих кумушек был абсолютно деревенской мизансценой — русский сход тащил за собой на «новую улицу» аграрные предрассудки, упорно отрицая городское privacy. Печатная дискуссия в виде злобной статьи «А если это не любовь?» и блестящего ответа «А если даже это не любовь?» были искрами, высеченными из столкновения двух миров — косного сельского с приватным городским.

Паспортные послабления 53-го впервые создали в институтах конкурс и проблемы для городских соискателей. Базовая подготовка людей «от сохи» была не ахти — но им благоволили приемные комиссии; зачастую не зря.

Начались деревенские проза и кино. Читать про овины было скучно, и аграрным боянам дали негласную фору в виде сексуальной свободы. Эротический градус сельских сочинений всегда был на порядок выше городских — то у Белова кто-то в женскую баню подглядывал, то у Алексеева председатель за подводу в город брал натурой, с большими подробностями. Задолго до «Любви земной» в популярном фильме «Сердце не прощает» председатель гулял от жены к вдовушке, а в «Простой истории» Мордюкова, притиснув Ульянова жарким боком, говорила историческую фразу «Хороший ты мужик, секретарь, — но не орел».

Масштабные городские волнения 62-го были также следствием аграрного управления, затеявшего перенос издержек модернизации с деревни на город. В мае ЦК и Совмин резко подняли закупочные цены на сельхозпродукцию — что естественно обернулось и скачком розничных цен на продовольствие. В целом по стране обиду проглотили — а в Новочеркасске она совпала со снижением расценок на градообразующем заводе электровозов. Город вздыбился. Зачинщиков ночью приняли. Город штурмом взял милицейские участки и отбил своих. Горком забросали камнями. На шествиях несли портреты Никиты с крайне неприличными дорисовками. По митингу открыли огонь (24 убитых) да в довесок кинули 7 смертных приговоров подстрекателям. В политбюро, принимавшем решения по Новочеркасску (тогда оно звалось президиумом), городских было двое — Косыгин и Шверник (оба питерские). Все прочие от Жукова до Суслова родились в Калиновках-Стрелковках-Чернобаевках Тьмутараканского уезда.

Править Никите оставалось два года, и он, будто чуя последний нонешний денечек, жег напропалую. Впереди были погромы творческой интеллигенции, ядерная загогулина в Карибском бассейне и смерть Кеннеди — единственного оппонента, способного без резких движений разрулить Никитин гопак. России, которая со скрипом, воем и надрывом вен все-таки стала жить по-городскому, больше не требовался настырный селянин с присловьями, семечками и отцовским наганом. Новые песни придумала жизнь — а он все заводил свою похабную частушку под одинокую гармонь.

Новочеркасск был последним, кто заплатил за эту тяжкую и так до конца и не завершившуюся ассимиляцию деревенского уклада.

В последнем горбачевском политбюро городских была уже половина.

Прогресс, да?

1964. Пионерия

Дынин и дети

К 50-летию фильма «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен»

Реет буревестник

Рубежный 64-й спас множество режиссерских биографий и рассыпных жемчужин советского проката. С начала 60-х русский кинематограф умнел не по дням, а по часам и, по теории революционной ситуации, вступал в антагонистическое противоречие с принципами управляющего класса. Комедиографу Рязанову стал явно тесен жанр отрядного капустника («Карнавальная ночь», «Человек ниоткуда»), а сценарий о воре-интеллигенте «Берегись автомобиля» третий год мариновали инстанции. Гайдай, сняв пять всенародных «коротышек» («Пес Барбос», «Самогонщики» и три новеллы «Деловых людей»), вплотную подбирался к трем песням о Шурике, но поставить их не мог, ибо Н. С. Хрущев со всем пылом ограниченного селюка ненавидел студенчество и за все 11 лет правления ни одного положительного студента на экран не допустил: «Операция “Ы”» вышла уже при Брежневе. Христианского просветителя Андрея Тарковского хранил любимый им Господь: житийное кино о детстве великомученика Ивана заканчивалось пробегом отрока по воде, аки посуху, — за что «Иваново детство» и получило в Венеции «Золотого льва»; но случись в окружении вождя хоть один охотник расшифровать рискованную аллегорию — на том бы миссия просветителя и кончилась. Это Брежнев смотрел на православный ренессанс сквозь пальцы, а Хрущев на закате срока прогремел последней в истории СССР атакой на веру. «Андрей Рублев» при нем не имел ни шанса даже к запуску.