В России эти номера больше не проходят.
Страна давно уже не рисует принцесс в тетрадках. С пышных сказок Шарля Перро она давно перешла на мрачные сказки Гауфа — гнетущие, зато честные, без позолоченных соплей.
Барбины слезы ваньку-встаньку не трогают.
2001. Амели
Невыразимо прекрасны в 20 лет игристые креативные фантазерки в башмаках с толстыми шнурками и кофтах, застегнутых на одну пуговицу. Они с детсадовской лукавиной задают взрослые вопросы, разбрасывают по улице лед из «Макдоналдса», чтоб скорее пришла зима, любят плясать босиком по свежему асфальту, шить себе вуальки, зажигать по ночам свечки меж зеркалами и дудеть на сопелке угрюмую песню собаки Баскервилей.
Дверь у них красного цвета, стекла исписаны зубной пастой, под кроватью живет шайка гномов, а горы засохших цветов, компакт-дисков, масок и учебников тайского диалекта выдают железное жизненное кредо: «Чисто у тех, кому нечего делать». Каждый день они заняты плешивыми собаками, одинокими консьержками, брошенными и мокрыми от слез подружками, привередливыми покупателями и наушниками от плейера с песнями окультуренных цыган п/у Горана Бреговича. Каждый день их расстраивают унылое несчастье и мелкие неврозы окружающих, выведенных из себя залипанием мокрых тапочек к пяткам, прикосновением чужих рук, вяканьем противоугонов, полотенцами не в том месте и детьми как явлением природы, из-за чего приходится в целях душевного равновесия совать руку в мешок с семечками, или ходить в метро только по клеточкам, или рвать бумагу тонкими полосками, соскребать обои большими кусками, давить ячейки пластиковых пакетов, остервенело натирать паркет и портить настроение ближнему.
В 20 лет это угнетает — но временно, ибо в мире полно не только злых, но и позитивных сумасшедших, работающих скелетами в луна-парковском тоннеле ужасов и коллекционирующих разорванные фотографии из-под будок-моменталок. Они никогда не спросят «зачем?», послушно ходят по нарисованным стрелкам, едят мороженое и участвуют в конкурсе, кто лучше и быстрее нарисует лошадь.
Такие люди живут везде, а не только в фильме Георгия Данелии «Я шагаю по Москве», — но в упорядоченных странах вроде Дойчландии или Соединенных Североамериканских Штатов их настойчивое перпендикулярное поведение, битвы за права пернатых и четвероногих, страсть к анилиновым нарядам и всеобщему равенству потихоньку перерастают в такой же психоз, каким является мелкобуржуазная мания складывать все на свое место, слушать новости и погоду, бить детей и разговаривать о холестерине. Поэтому нам ближе беспонтовый и безуздечный Париж, в котором легче сохранить восторги упований, первое дыхание, краску неги и стыда и в котором иногда попадается на улице официантка Амели из одноименного фильма Жан-Пьера Жене.
Пронзенная легендой об альтруистических подвигах принцессы Дианы, она задумывается: а не сделать ли и в самом деле что-нибудь волшебное для унылых, болезненных, мнительных, раздраженных и влюбленных в свое несчастье людей. Нашить им алых парусов из парашютного шелка. Свозить в Холмогоры и Гранд-Каньон. Прислать объяснение в любви из далекого прошлого. Вернуть старику коробку с детским секретом — стеклянным шариком, фоткой победителя «Тур де Франс», пластмассовым мотогонщиком и патронной гильзой, — но чур не из рук в руки, а по-тимуровски, с небес. Чуть-чуть поработать добрым рождественским Боженькой, которого на всех не хватает. И даже на короткий срок почувствовать себя изобретательным ангелом — исполнителем Его воли, и долго гримасничать перед зеркалом: ангел, ангел, воистину ангел! А злобному дядьке подсыпать соли в коньяк, подменить тапочки на маленькие и жмучие и написать на стене что-нибудь вроде «mene tekel fares». В смысле: «Деньги дерешь, а корицу жалеешь. Берегись. Фантомас».
Вечером в телевизоре ей явится товарищ Сталин, диктующий на ленту: «Не надо никому мешать делать себя несчастным». Тут уж она поймет послание и побежит стремглав к своему позитивному сумасшедшему, который собирает рваные снимки, а играет его чокнутый режиссер Матье Кассовиц, постановщик садистских сказок «Убийцы» и «Ненависть». И станут они кататься на велике, и будет им всем в девятом аррондисмане Парижа радость.
Жене уже веселил сердце и глаз фильмом «Деликатесы», в котором коммуна уныло-буржуазных людоедов-квартиросъемщиков со страстью и выдумкой охотилась на залетного клоуна. Клоун избежал клыков ближнего и восстал в новой картине в облике бойкой и придумистой феи, провоцирующей зрителя замутить что-нибудь предоброе. Чем я сейчас и займусь.
«Дядя Вова!