Держи меня за руку

Прошло много лет, но меня все равно удивляет, до чего он изменился. Я даже думаю, что не узнала бы его, если бы мы случайно где-то столкнулись. Его мальчишеский вид, из-за которого я когда-то отнеслась к нему с недоверием, исчез. Как и его шевелюра. Немногочисленные остатки волос тонким слоем зачесаны на макушку. Он сразу же шутливо говорит:

– Знаю, знаю. Когда мы в прошлый раз виделись, волос у меня было больше.

Я смеюсь.

– Как ты, Лу?

– Потихоньку. Пойдем. Тут недалеко вегетарианское кафе.

– Вегетарианское?

Он похлопывает себя по животу:

– Жена хочет, чтобы я прожил еще парочку лет. Но там и правда лучшие картофельные оладьи в городе.

Когда мы с Лу садимся друг напротив друга за стол у окна, он изучает меню так внимательно, будто впервые сюда пришел. Но он определенно частый гость: официантка сразу приносит чашку кофе с одним кубиком сахара и порционную упаковку сливок, а он спрашивает ее о муже, называя того по имени. На Лу очки в оправе без ободков – не похожие на прежние массивные. Очки прочно сидят на переносице, лицо в морщинах. После того как мы делаем заказ, он сплетает пальцы в замок, упирает в них подбородок и принимается рассказывать о своей практике. Лу горит тем, чем занимается, это не изменилось. На него теперь работает команда юристов, но, по его словам, по-прежнему нет ничего лучше азарта от выступлений в суде. Недавно он защищал мужчину, которому грозила смертная казнь, и выиграл дело.

Я спрашиваю о семье. Его дети – их двое – тоже стали юристами, хотя он, посмеиваясь, добавляет, что оба выбрали этот путь ради денег. Один – штатный консультант в технологической компании в Кремниевой долине, другой занимается налоговым правом в Монтгомери. Лу интересуется моей работой, и я рассказываю о буднях акушера-гинеколога, говорю, что изучаю способы снизить риск осложнений при беременности среди чернокожих женщин.

– Но сейчас ты в Монтгомери, – говорит он. – По телефону сказала, что хочешь повидать Индию.

– Да. Она больна. Ты что-нибудь слышал про это?

– Я уже пару десятков лет ничего не слышал про их семью. Работа занимает все время.

– Как и у меня.

Мы киваем друг другу – два профессионала, которые всегда могут оправдаться работой.

– Я иногда узнаю кое-что от Алиши, – говорю я. – Она до сих пор с ними общается.

– Алиша?

– Медсестра из клиники. – Лу не помнит ее. Меня это удивляет, но я напоминаю себе, что прошло больше сорока лет. – По ее словам, у Индии рак.

– Господи. Это ужасно.

– Ты помнишь их, Лу? Уильямсов?

– Конечно, помню, Сивил. Помню, как добр был к ним сенатор Кеннеди. Помню, как их бабушка пекла кукурузный хлеб. Помню отца. Боль в его взгляде, которая не давала мне спать.

Я не ожидала от Лу таких слов; перед глазами встает лицо Мэйса.

– А сестры? Какими ты помнишь их?

– Если честно, я жалею, что не узнал их получше. Старался держать дистанцию, поскольку они были совсем детьми. Для меня это имело значение. Видимо, я решил, что общение с девочками – твоя задача.

– Понимаю.

– Помню, какой была ты, – говорит он негромко. – Твою решительность. Твою жесткость. С тобой были шутки плохи, даже тогда.

– Ты правда считал меня жесткой? А я считала, что ты чокнутый.

Он смеется.

– В те времена мне казалось, что справедливость – это естественное право.

– А сейчас?

– Я все еще верю в добро и зло, иначе давно бы ушел из юриспруденции. Но теперь знаю, что справедливость – сложная штука, как и вся наша жизнь.

Взгляд у Лу становится отстраненным. Его восприятие того времени отличается от моего.

– Сивил, послушай. За все эти годы через мои руки прошло множество дел, но я никогда не забывал то, самое первое. Никогда, веришь? Мы тогда смогли кое-что изменить. Да, не все сложилось так, как нам хотелось, но нельзя сказать, что мы ничего не добились. Ты меня понимаешь?

К глазам подступают слезы. Смотрю на царапины на деревянном столе. Официантка приносит еду, но мне хочется продлить этот миг, прежде чем мы приступим к прозаичному приему пищи. Мы с Лу не так уж отличаемся друг от друга. Я проводила серьезные операции, спасала жизни, порой даже не веря в успех. У Лу тоже были взлеты и падения. Но я не сумела тогда уберечь девочек, и эта рана так и не зажила. Мне бы хотелось, подобно Лу, выхватывать из памяти разрозненные фрагменты. Но я помню все. Все до мельчайшей детали.

29

Монтгомери

1973

Мы с Таем и Алишей сидели в кабинете, включив весь свет. Мы взяли навынос еды из «Черчис чикен», и вся комната пропахла соусом. Родители были бы недовольны, узнав, что мы здесь ужинаем, но мне хотелось воспользоваться папиным восьмидорожечным магнитофоном. Отиса Реддинга я могла слушать бесконечно.

– Мама говорит, Лу пытается выяснить общее число жертв, – сказал Тай, вытирая руки салфеткой.

– К нему уже обращались другие женщины из Монтгомерской клиники? – спросила Алиша.

– Пока нет, – ответила я. – Вообще-то я подумала, что нам могут помочь медсестры.

– Помочь? Ты предлагаешь опросить пациенток? Разве это не против правил?

– Эти правила позволили миссис Сигер стерилизовать девочек.