Держи меня за руку

– Сивил, – подала голос Вэл.

– М-м?

– Если ты не против, я хочу прочитать молитву.

– Хорошо.

Когда мы только начали этот путь, я прониклась искренним уважением к Вэл. Потом мое отношение изменилось, но сейчас, стоило нам всем взяться за руки и закрыть глаза, меня поразила та сила, та твердость веры, которая ощущалась в ее молитве. Если бы в тот вечер кто-нибудь смог разглядеть нас сквозь жалюзи, он увидел бы восемь мрачных медсестер, готовых вместе бороться за то, что считают справедливым.

34

Суд еще не начался, но уже толпами прибывали журналисты. Папа заметил, что город не видел такого скопления репортеров последние восемь лет, с самого марша из Сельмы в Монтгомери. На улице, проходившей через Дикси-корт, стояло два телевизионных фургона. Нам повезло, что у Уильямсов не было телефона, – журналисты, похоже, знали номер каждого жителя. Провод нашего телефона папа выдернул вчера вечером, вернувшись с работы. Попросил всех, если понадобится, звонить его помощнице Гленде. На днях, когда я выходила из салона красоты, меня буквально ослепили вспышкой.

В церкви пастор читал проповедь о мирской суете. Может, мне показалось, но я готова была поклясться, что он не отрываясь смотрел на меня. Пастор говорил, что нужно позволять Господу разрешать наши трудности, полагаться на помощь свыше. После службы кто-то из прихожан спросил маму, получу ли я деньги в суде. Прежде чем она успела ответить, проходившая мимо женщина, с ног до головы одетая в красное, бросила: «Да белый адвокат все заграбастает». Маму разговор удручил, и по дороге домой она спросила меня, действительно ли это так.

– Лу пытается изменить законодательство, мам. Потом девочки смогут отсудить компенсацию.

– Зачем ему все это? – Она стянула белую кружевную перчатку.

– По-моему, он просто защищает то, во что верит.

Ее голос смягчился.

– Да, пожалуй, случается и такое.

– Странно, что ты повелась на сплетни, мам.

– Я просто спросила. Не надо сразу ощетиниваться. Кстати, пора бы тебе подыскать работу. Или согласиться пойти к папе.

– Я ищу, мам.

– Уже пробовала куда-то обратиться?

– Пока нет. Не могу же я заявиться куда захочется и написать заявление.

– Почему?

– Мое имя во всех газетах. К тому же вакансии медсестер в газетах не печатают.

– Вообще-то печатают. Слушай, если не найдешь место при больнице Святого Иуды, узнай, не нанимают ли людей в школах. Может, станешь школьной медсестрой, раз уж вдруг заинтересовалась детьми.

– Это еще как понимать?

Она не ответила, а я не стала настаивать. Было бы неплохо устроиться в какую-нибудь больницу. Увидев в тот день, как девочки лежат на койках и мучаются без обезболивающих, я подумала, что, возможно, была бы там полезной – я заботилась бы о пациентах лучше, чем врачи Профессионального медцентра.

Мама свернула на подъездную дорожку.

– Похоже, нас кто-то преследует.

В тени под деревом резко остановился синий форд. За рулем сидел незнакомец; я разглядела только контуры его шляпы.

– Ничего не стыдятся. В воскресный-то день.

Когда мы зашли в дом, мама спросила:

– Ты в порядке?

– Пойду переоденусь. Мы с Таем договорились встретиться. Запри дверь, если пойдешь в мастерскую.

Тай сказал, что будет ждать меня после обеда возле конторы Лу. Он хотел быть рядом, когда я расскажу о нашем плане. Всю дорогу я то и дело поглядывала в зеркало заднего вида. Папа велел ездить медленно и не искушать полицейских. К тому времени, как я добралась до места, нервы были уже на пределе.

– Что с тобой? Все хорошо? – Тай стоял возле машины своего отца.

Влажность в конце августа была невыносимая. Он расстегнул несколько пуговиц на рубашке, стекла темных очков блестели на солнце. Я старалась не вспоминать тепло наших объятий и его запах. Хорошо, что он в очках. Мне не хотелось встречаться с ним взглядом.

– Какой-то человек утром ехал за нами с мамой от церкви до дома, – сказала я.

Тай взял меня под руку:

– Пойдем.

Мы поднялись по лестнице в контору Лу. Дверь была не заперта. На краю стола стоял стакан с ледяным коктейлем.

– Сивил сегодня преследовали от церкви до дома. Перепугали.

Лу расставил для нас стулья.

– Ты в порядке?

Я кивнула и спросила:

– Это ведь журналист, да?

– А кто же еще? Я вчера дал парочку интервью. Они в любом случае напишут о деле, так что пусть услышат нашу позицию. Ты не обязана с ними разговаривать, Сивил. Можешь просто подойти к их машине, сказать, что не будешь давать комментарии и что они зря тратят время.

Я снова кивнула. Меня беспокоило, что следят за нами вовсе не журналисты, но Лу, похоже, этого не понял.

– Как продвигается дело?

– Вы, думаю, слышали о судье Фрэнке Джонсоне.

Конечно, мы о нем слышали. Это был председатель федерального суда в Среднем судебном округе Алабамы – тот самый человек, кто положил конец сегрегации в общественном транспорте Монтгомери. Именно он постановил, что активисты имеют право провести марш из Сельмы. В Алабаме Фрэнк Джонсон был практически живой легендой.

– Он будет разбирать наше дело? – спросила я.

– К сожалению, нет. – Лу вздохнул. – У нас другой судья. Эрик Блаунт.

– Не знаю такого.