Ему не верилось. Казалось, что он не шел, а проплывал мимо этого хаоса, в котором так ясно ощущались последние чувства перед ее уходом – обезумевшего смятения, растерянности и опрометчивости во время принятия решения. Костя будто видел то, что происходило здесь до их появления.
Его привел в чувство свет от экрана: открытый ноутбук на столе «слепил» знакомым лицом. Костя с изумлением подошел к нему с целью ближе ознакомиться со страницей из соцсетей. «Влад Добриков, Владивосток».
– Это Олег, – едва слышно проговорил он.
– Да хоть Пушкин, Костя! – заорал вдруг отец Ольги и попытался схватить зятя за шкирку, но тот уклонился, будто ожидая этого эмоционального маневра. – Если я найду доказательства, что это ты убил ее, то живьем порублю тебя на куски и разбросаю по всей округе!
Криминалисты с изумлением оглянулись.
– Пока все указывает на самоубийство, – произнес один из них, но Мирослав Николаевич даже слышать этого не хотел.
– Ищите, я сказал! Ищите улики!
– Какие улики? – возмутился Костя. – Вы помните все диагнозы? Какие могут быть улики?
– Ты не цепляйся за болезнь моей девочки, – со слезами безумца Мирослав схватил Костю за ворот. – У тебя был мотив…
– Этот поступок значительно усложнил бы мне жизнь! – повысил голос Костя. – Я просчитал бы на много шагов вперед, если б собирался решиться на подобное. И я точно учел бы ваше неумение мириться с обстоятельствами. Вы всегда ищете виноватых.
– Потому что они всегда есть!
– Да? – Костя с яростью указал на комп. – А вас не удивляет этот персонаж? Помните, кто это?
Тот только уткнулся в монитор, задумчиво сощурившись.
– Это Олег, с которым вы ее разлучили накануне нашей свадьбы…
Мирослав сцепил челюсти, всем своим видом давая Косте знак закрыть рот при посторонних. Но тут, словно опомнившись, оба с сожалением посмотрели на тело Ольги.
– Прости, – произнес отец, со слезами глядя на безжизненную дочь. – Прости, Оленька…
Поверить в то, что случилось, Косте оказалось целым испытанием – трагедия заключалась не только в смерти близкого человека, но и в безмерной жалости: последние годы этот человек просуществовал бессознательно, погрузившись в свою скорбь всем чувством.
– Убийство или доведение до самоубийства… какая разница? – вдруг услышал Костя от Мирослава, и понял, что никто не собирается оставлять его в покое. Он будто ощутил петлю, все больше затягивающуюся вокруг его шеи. Наверное, это же чувствовала и бедная Оля перед принятием решения свести счеты с жизнью.
Тесть дал знак зятю следовать за ним. Встретились они в кабинете, который когда-то принадлежал Косте.
– Простите, Мирослав Николаевич, – решил продолжить Ордынцев. – Мне напомнить, что вы сами не дали отправить Ольгу на лечение? Я предлагал несколько клиник, настаивал на ее осмотре за границей. Помните? Я уведомлял вас о каждом своем шаге в отношении этого, договаривался и консультировался в поисках выхода. А что сделали вы? Доверились единоличному мнению здешнего специалиста. Я ничего не имею против нашей медицины, но в таких случаях нужно использовать все методы, пока процесс еще обратим.
– Будто тебе было до этого дело. Хочешь сказать, что ты заботливый, а я…
– Нет. Я всегда был недостаточно заботлив, хотя бы потому, что должен был настоять на принятии вами во внимание и моего мнения. Я не стал противиться вашему решению, пустив все на самотёк. Но несмотря на то, что с Олей мы жили как друзья, я всем сердцем желал ей счастья.
Тот лишь ненавидел его. Всем своим существом презирал. Костя реагировал на это хладнокровно. Вот… это тот момент, когда его хладнокровие спасало от многих нежелательных эмоций, а вместе с тем – и событий.
– Предупреждаю, – вдруг угрожающе произнес Димончук, – только попробуй заговорить в обществе, что вы с Оленькой жили как чужие. Только посмей оклеветать ее на людях!.. В порошок сотру мерзавца!
Мирослава выводило из себя спокойствие Ордынцева, продолжавшего сверлить его равнодушным взглядом.
– Вот в том-то и дело: вас всегда сплетни беспокоили больше, чем судьба дочери, – отрезал тот. – А клеветы в этом нет, об этом знают близкие ей люди. Да и вы, думаю, догадывались.
– Закрой рот, Ордынцев! Иначе я тебя…
– Да-да, в порошок сотрете. Помню я.
– Ты бросил ее, – прохрипел с ненавистью Мирослав. – Ушел, оставив безразличным сиделкам и нянькам.
– Вы забыли?! – процедил Костя. – Это вы боялись, что я воспользуюсь ее состоянием и подброшу на подпись какие-нибудь документы. Кроме того, мое присутствие только ее раздражало и бередило больное сознание. Это ведь и сам врач говорил. Да… и мои нервы тоже были на пределе. Отчасти, я…
– …пожалел себя, – подчеркнул Мирослав, и Костя не стал с ним спорить.
Да, не без этого. В определенный момент не выдержал, когда понял, что Ольгино состояние безнадежно, а его попытки исправить положение – тщетны.