Прекрасно осознавая, что весь кошмар только начинался, Костя никак не мог распланировать свои действия. Чем дольше Ордынцев смотрел в обезумевшие от горя отцовские глаза, тем отчетливее понимал, что звезды уже поворачивались против него. И поворачивал их Мирослав Николаевич, приложив к этому все свои силы.
Но надежда все же мелькнула в его душе в виде Ольгиного врача, пришедшего на место трагедии. Костя немедля решился поговорить с ним наедине при первой же возможности.
– Эдуард Максимович, не понимаю: она не так давно приходила ко мне, вполне нормальная. Говорила о разводе, о нашей ситуации. Я даже подумал, что идет улучшение. Тогда почему это все произошло?
– Знаете, Константин, человеческий мозг – штука весьма загадочная, сколько бы мы в ней ни рылись, пытаясь получше узнать, все равно потерпим неудачу, потому что здесь миллионы нюансов, способных завести мысли в такие лабиринты, из которых выбраться возможно разве что по карте. А болезнь Ольги время от времени отпускала её, но она никуда не девалась, а только пряталась в вышеуказанных лабиринтах. А в данном случае, похоже на то, что Оля просто не захотела снова возвращаться в реальность.
– Я виноват. Ведь ушел от нее, – разговор с Мирославом застрял у Кости в голове.
– Но мы же обсуждали, Константин, что ваше присутствие только провоцировало ее приступы. Тяжело искать любовь, когда ее нет. И даже появись она спустя годы, вряд ли Ольга смогла бы прийти в чувство – слишком далеко зашла ее болезнь. Обследования показывали сильное искажение в головном мозге. Безвозвратное.
– Вы верите мне? – взглядом, полным надежды, Ордынцев будто тряхнул врача за шиворот, требуя ответа. – Верите, что я ее не убивал?
– Да, Костя, я верю. Потому что я хорошо знал ее состояние. И на личных приемах она мне, кстати, много чего рассказала, – намек прозвучал на обстоятельства их брака. – Потому я, в случае чего, дам показания. Рассчитывайте на меня.
«Это вы убили ее. Вы все!»
Эти дни, тянущиеся во времени словно вечность, казались Свете последними в ее жизни. И дело состояло не просто в опустевших холодных вечерах при сорокаградусной жаре, а в ее неосведомленности о происходящем.
Их свидания ограничивались кротким кивком головы на бегу в коридорах компании. В эти секунды она старалась запомнить каждое вздрагивание уставших морщин вокруг его глаз. Но это мгновенье, на которое Костя задерживался на ней, совершенно меняло опустошенный взгляд – он тут же оживал, будто кто-то невидимый вдыхал в него жизнь.
Ох, как ей хотелось быть рядом с ним в это тяжелое время испытаний!
Да все жили в ожидании! Четыре недели со дня похорон Ольги тянулись будто целый год. В коллективе продолжал царить напряженный хаос. Нервозность начальства отражалась на состоянии рядового персонала. Все боялись потерять работу из-за чьих-то разборок. Многие сочувственно относились к директору, другие осуждали его, некоторые искоса смотрели на саму Свету. Никто ничего не понимал – всех злило то, что никто не знал правды. Да где эта правда? Ведь у каждого она своя.
И вновь Света пыталась понять состояние Ольги. И получалось, когда в памяти всплывало злополучное предательство Марка и Катерины, – тогда хотелось и впрямь броситься под что-то стремительно движущееся. И потом, в периоды боли и смятений, она лишалась работы, теряла близких, или не могла совладать с собственной растерянностью и бардаком в голове, – тогда ее одолевал шквал всяких разрушающих ее душу мыслей. Наверное, именно это сводит человека с ума – непонимание того, как правильно поступить в тот момент, когда кажется, что впереди только тупик.
И самое страшное, что поговорить об этом Света ни с кем не могла: Лену она берегла от подобных новостей, чтобы ничего скверного не отразилось на ребенке. Подруги, которой можно было бы доверить такие тайны, у нее так и не появилось, а коллеги в офисе оставались коллегами, да им уж точно рассказывать ничего не стоило.
Потому Света убивала время тем, что выслеживала Костю из окна кабинета, когда он приходил на работу или уходил после нее. Она знала время. И всегда ждала. Чтобы просто посмотреть. Или же перечитывала смс-ки, присланные от него с десятка неизвестных номеров.
А однажды ей по почте даже пришло письмо. Настоящее письмо, написанное от руки, – живое, чуткое, пахнущее чернилами и кофе, который, вполне очевидно, отправитель нечаянно пролил на краешек бумаги, – такая диковинка в современном мире, погрязшем в путах научно-технического прогресса, забывшем о маленьких приятностях из прошлого века.