В молодости, когда выбирали профессию, друзья готовы были часами зубоскалить на тему, что Игорь – будущий гинеколог. Первое время ему и самому было неловко: то неуместно весело, то, наоборот, тоскливо – он-то к чему в этом женском царстве? Ведь едва переступив порог консультации, уже чувствуешь здешнюю атмосферу: только женщины, все для женщин. Если посторонний зайдет сюда вместе с женой, за ним уже отовсюду следят настороженные глаза: это что еще за лазутчик? А женщины, которым здесь приходится солоно от тревог, болезненных ощущений и, как ему казалось сначала, унижения, женщины в этих стенах были оправданы уже тем, что они
Подобный стиль поведения переходил и на домашнюю жизнь, где он, проживая с женой и дочкой, опять-таки оставался в меньшинстве. Иногда ему становилось тревожно: а не деформируется ли в подобных условиях его мужской характер? Так можно превратиться в некое бесполое существо, горестно думал Игорь Сергеевич, не разделяющий теорий радужного спектра. Как человек, имеющий дело с готовящимися родиться младенцами, он этого просто не понимал. Его занятие со всей очевидностью заявляло о том, что у будущего жителя земли уже есть в этом мире две точки опоры и притяжения: мужская и женская. Не зря при диагностике плода исследуют в первую очередь мать, а потом и отца – например, в некоторых случаях у обоих определяется резус-фактор крови. Мужчина, заложивший основу начинающейся жизни, не так близок к младенцу, как мать, но постоянно маячит невдалеке, так сказать, на подхвате. А уж женщина для своего ребенка – воистину вся вселенная. Игорь Сергеевич хорошо знал, что после акта рождения эта связь видоизменяется, но никогда не исчезнет совсем. Несчастен тот человек, который не ощутит ее в детстве, а потом не заложит в глубокие тайники души. Как это у Лермонтова: «Я никому не мог сказать священных слов
– Что у меня? – тревожно допытывалась женщина на кушетке.
– Ничего страшного, я вам сейчас напишу заключение. Отдадите своему лечащему врачу.
– Но что у меня?
Вздохнув, Игорь Сергеевич пустился в не очень четкие объяснения. Тут тоже сказывались особенности его речи: слова как обкатанные морские камешки, попробуй пойми, в чем суть. Удобно, когда не хочешь назвать еще не установленный окончательно диагноз. Только вот в вечном вопросе беременных такой способ не годился. Им вынь да положь конкретный ответ: мальчик или девочка. А ведь бывает, что ребенок до поры до времени скрывает свой пол – лежит так, что не разберешь…
Наконец больная ушла, и прием потек далее своей чередой. Когда пациентки сменялись – одна уходила, другая готовилась зайти, – в раскрывшейся на минуту двери мелькало взволнованное лицо акушерки, словно ей не терпелось о чем-то сообщить. Но он больше не отвлекался и вышел из кабинета только по окончании вечерней смены. Акушерка так и кинулась к нему из-за столика: не иначе, специально поджидала. Да что ж такое случилось, что она даже чай пить не ушла?
– Игорь Сергеевич… А эта, хрипатая-то, опять звонила…
– Хрипатая? – безразлично переспросил он. – Ну и чего ей надо?
– Даже не знаю как вам сказать… Давайте сперва чайку попьем, я сейчас сделаю?
– Нет, спасибо, сегодня я тороплюсь.
Иногда он пил после смены чай с другими врачами и акушерками, но сегодня ему хотелось пораньше прийти домой, чтобы заняться Светкой. Зря он надеялся на ее сознательность – дескать, сама поймет свои безобразия и позвонит ему на работу. Придется, в конце концов, искать меры покруче, чем все эти бесполезные разговоры под титлом «Ты понимаешь…» А то совсем тряпкой стал на этой работе!
– Нет, Игорь Сергеевич, вы сейчас домой не ходите… – округлив глаза, зашептала акушерка. – Вы подождите, или пусть вас кто-нибудь встретит…
– Что такое? – удивился он.
– Ведь она, хрипатая-то… нет, не могу сказать. Что хотите делайте, не могу! – со сладким ужасом в голосе замотала головой акушерка.
– Знаете что, Фаина… – Игорь Сергеевич стал терять терпение.