Десант в безвестность: Документальная повесть

А Мочихин, проводив его до дверей, вернулся в комнату, сел у окна и так просидел часа два не двигаясь. Возбужденная память возвращала его — в который раз! — в молодость, в грозные и жестокие годы войны, когда человеческая жизнь ничего не стоила и потерять ее было до того просто, что даже в списки небытия она не всегда попадала. И дело не в том, что страшно умирать. Умирать не страшно. Нет. Страшно жить среди мертвых. Они с тобой, вокруг тебя. Днем, ночью — всегда! И кажется, что вот судьба уберегла тебя от верной смерти, живи, радуйся и гордись, что побывал в таком пекле, из которого нельзя было выбраться, а ты выбрался, выкарабкался, зубами вырывая себе право на жизнь, но смерть других, тех, кто был с тобой и которых давно уже нет, душит, мучает… Ты стареешь душой, телом, а память остается все той же, какой запечатлела однажды самые страшные дни в твоей жизни…

ст. Кочкома 16 мая 1942 г., 5 час

Ночью 16 мая 1942 года литерный воинский эшелон, следовавший из Лоух, сделал короткую остановку на станции Сорокской. Дежурный по станции тут же отправил эшелон дальше — на юг, не дав набрать кипятку краснофлотцам, которые, не успев спрыгнуть, бросились, ругаясь, назад, к своим вагонам, так как поезд уже стал набирать скорость.

Старшина 2 статьи Мочихин, тоже спрыгнувший за водой, еле догнал состав и, уцепившись за ручку двери последней теплушки, в которой ехали красноармейцы из второго батальона, пытался на ходу в нее забраться, но это ему никак не удавалось — мешал котелок с водой, который он бережно держал в левой руке.

— Давай сюда котелок! — кричали ему из теплушки. — Давай, тебе говорят, отстанешь!

Наконец старшина разжал пальцы, котелок у него забрали, а затем втащили в вагон и его самого.

— Пить захотелось, ну просто нет мочи! — оправдывался Мочихин, поправляя сбившуюся фуфайку.

Ему возвратили котелок.

— Нет, я уже не хочу, на станции успел напиться, — отказался он. — Пейте, кто желает. Своим ребятам нес, да вот не донес.

Его котелок сразу же пошел по рукам.

Найдя свободное место, старшина опустился на солому. Прямо над его головой мотался из стороны в сторону керосиновый фонарь, который хотя и слабо, но все же освещал теплушку.

К нему подсел уже немолодой красноармеец.

— Откуда будете, товарищ старшина? — спросил он.

— Из пятого вагона, из разведроты, — ответил Мочихин, поудобнее устраиваясь. — Ребята подумают, что отстал.

— Нет, родом, спрашиваю, откуда? — уточнил красноармеец.

— А-а-а… С Валдая. Знаешь, откуда наша Волга-матушка начинается? Вот я из тех краев. А ты?

— Я из Орска. Федор Выборнов, — представился красноармеец.

— А как же попал в автоматчики? Туда, вроде, молодых набирают.

— Сам не знаю. Подготовку прошел, стрелял неплохо. Вот и взяли. Только не пойму я — бригада у нас морская, а народ в ней всякий.

— Да, бригада наша разношерстная, — подтвердил Мочихин.

— И матросы тут, и красноармейцы. Почему бригада, а не полк, не дивизия? — произнес Выборнов.

— У моряков нет ни полков, ни дивизий. Это в сухопутных войсках. Бригада потому, что морская, — не совсем уверенно ответил Мочихин. Он плохо разбирался в сложной структуре воинских подразделений.

— Бригада морская, а мотаемся по лесам да по болотам. Вон сколько едем — все лес, лес…

Мочихин не представлял, почему его не направили опять во флот. Он только знал, что бригаду сформировали на скорую руку в поселке Похвистнево Куйбышевской области и воевать она должна под Москвой. Почему перебросили на Карельский фронт? Вероятно, под Москву они опоздали — там немцев успели поколотить без них, а здесь, на севере, видимо, туговато нашим, вот их сюда и направили.

— Не нравится мне эта езда туда-сюда, — снова заметил Выборнов. — Шестой месяц катаемся, а настоящих боев так и не видали. Зачем вот на пять дней под Кестеньгу возили? Непонятно. Сейчас назад везут.

— Там наступление наших готовилось. Но в последний момент его отменили. Я от своего ротного слышал, что если бы его не отменили, нас бы бросили в самое пекло. Так что радуйся, а то могли бы убить! — сказал старшина.

— Я радуюсь. Только как-то странно воюем: под Масельгскую бросали, под Сегежу бросали, вот сейчас опять куда-то бросят… А фашиста когда же бить начнем?

«Да, перебрасывают нас туда-сюда действительно часто — и все в резерв», — согласился в душе Мочихин. А вслух сказал:

— Вот попадем однажды в хорошую потасовку и поедем по госпиталям, лазаретам, а кое-кто останется в этой земле навсегда.

До полного рассвета оставалось совсем немного времени, и в теплушке почти никто не спал. Лежали на соломе, дремали. Весело играл огонь в чугунной буржуйке, и в вагоне было достаточно тепло. Колеса с монотонным равнодушием отстукивали на стыках рельсов: «Скоро приедем, скоро приедем!». В противоположном углу теплушки кто-то затянул: «Ох, как бы дожить бы до свадьбы-женитьбы…» И тут же раздался беззаботный мальчишеский смех.