«Будто не на фронт, а на прогулку едут!»— подумал Мочихин. Он смотрел на этих мальчиков в шинелях и фуфайках, еще не познавших войны, смертей. И ему стало жалко и их, и себя. Никому из них пока неизвестно, что будет завтра, послезавтра, неведома и та тревога за собственную жизнь, которая возникает у бывалых людей. А старшине Мочихину эта тревога не дает покоя. Сколько дней подряд свербит поганая мысль: в этих болотах твоя смерть! Если бы вернулся на корабль, не было бы такого чувства, а то — в пехоту. Матрос не умеет воевать на суше…
«Скоро приедем, скоро приедем!»— перестукивали колеса на рельсах. Теперь уже действительно скоро. Раз эшелон пошел без остановок, значит — торопятся. Да и по заброшенным полустанкам видно — все ближе и ближе фронт.
— Что, задремал? — повернулся Мочихин к Выборнову, который сидел, подперев кулаками усталое лицо.
— Вы молчите, и я молчу, — проговорил тот, потом добавил — За вас, наверно, взводный переживает.
— Ничего, на первой же остановке переберусь в свой вагон.
Но остановок не было. Эшелон мчался в предутренней заре. Лишь однажды он резко затормозил и некоторое время двигался тихо. Невысокий лейтенант, видимо комвзвода автоматчиков, отодвинул дверь, чтобы посмотреть в чем дело, и неожиданно присвистнул:
— Мать честная, состав раскореженный под откосом лежит! Наверно, под бомбежку попал!
Все, кто был рядом с дверью, повскакивали со своих мест. Мочихин тоже приподнялся. И хотя ему было плохо видно, он все же разглядел опрокинутые на откосе железнодорожного полотна скелеты полуобгорелых теплушек и исковерканные полуторки, мимо которых медленно, чтобы не сойти с рельс, пробирался их эшелон. «Вот она, картинка войны!»— подумал Мочихин. Потом поезд снова набрал скорость и колеса теплушки привычно застучали: «Скоро приедем, скоро приедем…»
Часа через два, когда холодное майское солнце уже стало заглядывать сквозь щель двери к ним в теплушку, эшелон вдруг остановился. Первым это почувствовал лейтенант. Он поднялся, прислушался, соображая в чем дело. Но тут кто-то ударил два раза прикладом автомата в дверь: «Раз-з-груж-жайсь, прибыли!» И все сразу зашевелились.
Мочихин нащупал в соломе свой котелок, отряхнулся и заторопился к двери. Когда лейтенант ее отодвинул, в теплушку ворвался холодный утренний воздух.
— Кочкома какая-то! — объявил лейтенант. — На станцию Кочкома прибыли!
Было уже светло, и первое что бросилось Мочихину в глаза — это приземистые склады, огороженные колючей проволокой, и рядом с ними какое-то заброшенное кирпичное здание. Дальше виднелись землянки, черные нити траншей.
— Раз-згруж-жайсь! Прибыли! — понеслось вдоль эшелона. — Раз-згруж-жайсь!..
Мочихин попрощался с Выборновым, спрыгнул на откос и поспешил к своему вагону.
Ребята уже разбирали оружие, ящики с патронами, другое нехитрое матросское имущество. Увидев Мочихина, они радостно загалдели, а ротный Афанасьев сделал вид, что ничего такого не произошло и, как только Мочихин подошел, приказал:
— Старшина, пока эшелон вытряхивается, сбегай подыщи жилье получше.
Мочихин хотел было уже идти, но пока прикидывал, куда направиться, кто-то рядом крикнул:
— Смирно!
К их теплушке подходила группа командиров во главе с подполковником Литвиновым.
— Торопитесь, ребятки, а то, не дай бог, фашисты еще прищучат нас на открытом месте, — подполковник остановился. Затем со всей своей свитой направился дальше вдоль эшелона.
У теплушек разведроты задержался только комиссар бригады Девяшин.
— Простоим здесь недолго. Прибудет третий батальон с артдивизионом и направимся дальше, на новый участок фронта, — сказал он. — А пока постарайтесь подыскать жилье здесь, на станции.
Афанасьеву стало все ясно: если их опередят другие с эшелона, квартировать разведчикам придется в палатках. Он махнул рукой Мочихину: иди. Вместе со старшиной Костенко Мочихин пошел искать жилье сначала в направлении заброшенного кирпичного здания, которое видел из вагона. Когда они подошли к нему, Костенко сказал Мочихину:
— Ты пошукай здесь, а я там, — показал он на возвышающиеся у леса холмики землянок. — Вдруг есть свободные.
Мочихин обошел здание вокруг, нашел дверь. Помещение, в котором он очутился, напоминало что-то вроде подсобки. В углу валялись тормозные колодки, промасленная обтирочная ветошь и большая куча желтого песка. Как бывший железнодорожник, Мочихин определил, что раньше здесь была или пескосушилка или пункт технического осмотра вагонов. Старшина огляделся, оценил достоинства и недостатки помещения и пришел к выводу, что полроты здесь вполне можно разместить, если поставить пару буржуек. Затем он пошел к складам — посмотреть, что там. Но метров за сто до них его остановил часовой.
— Сюда нельзя, — держа наизготовку трехлинейку, заявил он. Часовой понял, что матрос с эшелона и подыскивает жилье. — Ты, друг, иди вон к тем баракам, — показал он в сторону леса. — Туда ваши уже пошли.