О приплывшем с вражеского берега матросе вскоре узнал весь штаб бригады. В землянку к комбригу пришли комиссар Девяшин, майор Сергеев, капитан Таран.
— Николай Кириллович, слышали о матросе? — спросил возбужденный комиссар.
Солдатов махнул рукой:
— Знаю, знаю…
Потом полез в стол, достал карту. И молча уткнулся в нее.
— Как далеко ушел Афанасьев с группой? — оторвался от карты комбриг, обращаясь к начальнику штаба.
Тот помолчал, раздумывая, затем ответил:
— Думаю, километров двадцать-двадцать пять прошел.
— Что значит — думаю, надо знать точно! На связь он выходил? — повысил голос подполковник.
— Так точно, полчаса назад. Сообщил, что происшествий нет, продолжает движение, с противником пока не соприкасался.
Майор Сергеев понял, зачем комбриг поинтересовался группой Афанасьева: если приплывший с того берега матрос сейчас сообщит, что десантный отряд разбит, значит, высланную ему на помощь группу надо будет возвращать назад.
Наконец появился и долгожданный матрос — мокрый, в одном ботинке, в изодранной тельняшке, с перевязанными руками.
— Старшина 2 статьи Мочихин по вашему приказанию прибыл, товарищ подполковник! — доложил он, остановившись в проеме землянки.
— Проходи, проходи, Мочихин, садись, — пригласил его к столу комбриг. — Рассказывай все по порядку: что у вас там произошло?
— Отряд погиб, товарищ подполковник, — помолчав, проговорил старшина. — Все погибли, в плен ни один не сдался!
— А капитан Ковалев?
— Капитан Ковалев тоже погиб.
— Как же, старшина, это случилось? По рации он сообщил, что гарнизон разбит, операция проведена точно по плану — и вдруг…
— Отряд был окружен крупными силами противника уже после разгрома гарнизона. Капитан Ковалев вынужден был занять круговую оборону в невыгодном для нас месте. Мы отбили несколько атак, потом сами пытались прорваться, но не смогли, — ответил Мочихин, опустив вниз голову.
— Ну нет, старшина, так не пойдет, — подошел к нему Солдатов. — Ты давай садись и все по порядку расскажи. Все по порядку, понял? — Комбриг подтолкнул его к столу и заставил сесть.
Мочихин рассказал все, что знал и видел: как расстреляли из минометов их лодки, как десантники вынуждены были занять оборону в болоте, как добивали враги раненых, как прятался он от финнов в воде, как затем добирался до своих.
— В карте разбираешься? — спросил старшину Солдатов, когда тот закончил говорить. — Сможешь показать, где десант занял круговую оборону?
— Смогу, если карта крупномасштабная, — ответил Мочихин.
Комбриг пододвинул к нему карту.
Старшина склонился над ней, долго изучал, потом показал:
— Вот здесь, на болотине между озерами.
— Та-ак… — протянул Солдатов. — Худшего места Ковалев, конечно, найти не мог.
— Нам ничего не оставалось делать, как занять там оборону: финны зажали нас с двух сторон, — тихо сказал старшина, словно он был виноват в том, что десантники заняли невыгодную позицию, с — Ну а раньше? Раньше, черт возьми, куда он смотрел! Финны ведь не с неба свалились на вас! — сорвался комбриг. — Нужно было пробиваться на север, а не лезть в это болото!
Мочихин встал.
— Сцди, матрос, ты здесь ни при чем! Это вот они — командиры, мать их так! — комбриг ткнул пальцем в сторону стоявшего майора Сергеева. — Они целый месяц мараковали, рассчитывали, прикидывали, чтобы затем разом погубить полторы сотни людей! Правильно говорил мне командующий армией — не умеем воевать!
— Но, товарищ подполковник… — хотел было возразить начальник штаба, но комбриг не дал ему договорить.
— Что — но?! Угробили мы с тобой отряд, вот и все «но»! — выкрикнул Солдатов. — Иди, майор, к радистам и отзывай срочно группу Афанасьева назад, пока и она не угодила в западню!
Обиженный Сергеев вышел из землянки. А Солдатов заходил от стены к стене, стараясь успокоиться.
— Старшину надо бы отправить в медсанроту, — подал голос до этого молчавший Девяшин.
— Конечно, конечно, — спохватился Солдатов, уняв в себе вспышку негодования. — Иди, матрос, залечивай раны. И благодари судьбу, что остался жив. Хотя с твоим ранением… — комбриг бросил взгляд на его руки и не договорил. — Ладно, иди, матрос. Будем живы — не помрем!
Что имел в виду подполковник, когда намекнул на его ранение, Мочихин понял только через день, уже в полевом госпитале, когда к нему пришел статный майор из особого отдела. Старшину вызвали из палаты в перевязочную, и там этот майор сначала вежливо, а затем с нажимом пытал его целых два часа: где, как, при каких обстоятельствах был ранен и почему именно в руки. Потом этот майор приходил еще несколько раз. И старшина наконец понял, что его подозревают в самостреле, а значит, в трусости и дезертирстве.
Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не вмешался сам комбриг. О посещении Мочихина особистами ему доложил военком разведроты Корзников, который наведал старшину в госпитале.
Солдатов возмутился бесцеремонностью особого отдела и позвонил туда. Когда ему ответили, он не стал спрашивать, кто у телефона, а представившись сам, выложил: