Гаранину как мужчине, как человеку и как врачу сложно было уяснить перемены, но он старался. Он не мог бы выразить в словах, что думает и ощущает, потому что ясного и цельного мнения об этом не составил. Порой ему казалось довольно глупым оживление Ирины, ведь вокруг полно беременных женщин, и в этом естественном состоянии нет ничего такого уж удивительного. Иногда он готов был расцеловывать каждый сантиметр ее тела, волшебного и чудесного сосуда с сокровенным содержимым. В эти минуты она казалась ему живым Граалем. Бывали дни, когда ему хотелось поскорее сбежать, потому что Ира становилась не в меру плаксивой и упрямой, и эта женщина мало походила на его благостную жену. Но он мысленно напоминал себе, что она такая – из-за него, ведь это же его ребенок растет в ней, и стремление было обоюдным. И тогда он начинал волноваться, поскольку прекрасно знал, как уязвима беременность и как часто что-то в этом отлаженном процессе идет не так. На самом деле удивительно часто, если сравнивать с другими природными функциями человеческого организма. С медицинской точки зрения это немало его обескураживало. Он, к счастью, был не из тех, кто равнодушно пожимает плечами и вспоминает минувшее, когда «в поле рожали, и ничего». Очень даже «чего», знал Гаранин наверняка.
Одно можно было сказать точно – покой и размеренность его жизни были утрачены, а вот навсегда или временно, Гаранин пока не понимал.
– О, помню, когда я ходила беременной Арсением… – Мать, заглянувшая в гости к ним, что случалось крайне редко, с одобрительной улыбкой оглядела Ирину. – Меня постоянно тошнило. Причем это даже не физическое было ощущение. Просто было тошно, от всего! И без Сергея я чувствовала себя ужасно одиноко, мне постоянно хотелось видеть его рядом. Вцепилась в него. Я и работала-то до последнего, только чтоб в декрет не уходить, его одного на работе не оставлять. А он тогда готовился к защите докторской. Я ночами перепечатывала его рукопись на печатной машинке «Любава», в красной такой коробке она хранилась, как сейчас помню… И постоянно западали клавиши Л и Д. А стук стоял такой, что соседи жаловались, и мы однажды крупно поскандалили. Потом я бегала, договаривалась по поводу банкета после защиты, развозила рукописи в переплет, рецензентам, искала букеты. В декабре их найти было сложно, не то что сейчас, на каждом углу…
– В общем, совсем ты себя не щадила, – кивнул Арсений.
Елена Николаевна приподняла бровь:
– А чего щадить-то? Дело, знаешь, нехитрое. Долго, муторно, больно, но со всеми бывает. А вот докторская диссертация случается только с избранными. Здесь мозги надо иметь… И вообще, знаешь, главная ошибка женщин – когда они после рождения ребенка забывают про мужа. Но я считаю, мне удалось совмещать роль жены и матери. Видишь, какой ты вырос.
После этих слов свекрови Ирина взглянула на мужа лучистым взором, и Арсений решил не спорить с матерью вслух, хотя сам имел иное мнение на этот счет.
Время шло, уже и живот у Ирины стал постепенно вырисовываться, когда Арсения отправили на трехдневный семинар по детской реанимации и анестезиологии. Ехать нужно было в Москву.
– А можно как-то отказаться? – примчался он в кабинет Шанели. – У меня Ира беременная…
– Слушай, Арсений Сергеич, ну имей ты совесть. Это ж госпрограмма! Дорогу и проживание оплачивают. А потом по итогам семинара будем подавать запрос в областную администрацию на новое оборудование во второй оперблок. И напирать станем именно на то, что у нас работают передовые специалисты. То есть ты!
Ирина, наоборот, восприняла новость с энтузиазмом:
– Я тоже поеду! Никогда не была в Москве.
– И не будешь. Пока. Потому что ты остаешься дома, – категорически отозвался Гаранин.
– А вот и нет. Я поеду.
– Мне оплачивают дорогу, тебе – нет.
Как будто это было веским основанием… Ира так не думала:
– Велика важность. Мы вполне можем себе позволить немного потратиться! Зато не расстанемся.
Арсений попытался воззвать к ее благоразумию: в ее положении… Но жена отметала все его аргументы. Беременность – не болезнь. Чувствует она себя замечательно, и нет никаких врачебных оснований отказывать себе в маленьком вояже. Кроме того, с беременными женщинами спорить нельзя, дабы не расстраивать. Последнее утверждение, озвученное вкупе с негодующе-смешливым взглядом, заставило Арсения улыбнуться. И согласиться.
Он ничего не предчувствовал и ничего не заметил. Первые два дня семинара пролетели, Ирина была весела и, пока он пропадал на занятиях, посетила пару музеев, о чем рассказывала за ужином в ресторане гостиницы где-то в спальном районе. Ни о каких недомоганиях она не упоминала.
А ночью он проснулся от какого-то мокрого звука, вроде стиснутого вздоха через силу.
– Ира… – Он щелкнул цепочкой настенного светильника в изголовье. Жена лежала бледная, с искусанными губами:
– Арсюша, вызови «Скорую».
Он откинул белый жесткий пододеяльник с коричневым штампом гостиницы и увидел поблескивающее под Ириными ягодицами пятно уже не впитывающейся в тонкий матрас крови.