Десерт из каштанов

В один из выходных, когда Ира отправилась на свои курсы, он распахнул створки книжного шкафа. У самого его времени на художественную литературу не оставалось, и он обычно не заглядывал сюда. Но теперь ему в глаза первым делом бросились яркие обложки дамских романов. Для женщины, обладающей безупречным литературным вкусом, их насчиталось слишком много, почти целая полка. Арсений выбрал книгу с самой потрепанной обложкой – видно же, Ирина читала ее не один раз – и погрузился в чтение с самыми образовательными целями. Он хотел понять, как именно надо любить свою жену, чтобы она поняла, что он ее любит. Во всех смыслах.

И ему удалось. Не сразу. Но он раскусил, что ей надо говорить, как себя вести и что делать. Не всегда, но хотя бы изредка. Притом что механика его действий оказалась отнюдь не первостепенной.

Со временем Ирина перестала чуять подвох в его действиях. И однажды он был вознагражден. Все случилось именно так, как того хотелось…

Глядя на него слезящимися помутневшими глазами и тяжело дыша, она прильнула и горячо и обессиленно поцеловала его.

– Спасибо.

– Я тебя люблю, не забывай. А то мало ли, вдруг ты не знаешь.

Только теперь в его вены влилось долгожданное удовлетворение, принадлежавшее им обоим. Оно простиралось намного дальше, за пределы физических судорог и гормонального шторма.

Арсений и Ирина полежали, изучая узор обоев. Вечерело.

– Как думаешь, может быть, нам стоит родить ребенка? – предложил он, когда ее пульс под его ладонью выровнялся. Она вытаращила глаза, хихикнула и быстро-быстро закивала головой.

IV

С беременностью долго не складывалось. То, что в первые несколько месяцев представлялось волнующим предприятием, очень скоро утратило восторг новизны, и их большое Решение Стать Родителями обернулось хлопотами медицинского толка и подробностями чисто физиологического характера, в которых растворилась, растаяла магия продолжения рода. Гаранина это не обескуражило, а вот жена приуныла. Она часто стеснялась обсуждать с ним особенности своего организма, но он замечал, что Ирина волнуется, раз в месяц ходит пару дней грустная и какая-то неживая, и делал выводы, даже не спрашивая напрямую. Он тоже не хотел лишний раз тревожить ее своими вопросами.

Теперь Ирина крепко сдружилась с Борисовской: в руки другого врача Арсений доверить свою жену не пожелал. Ларка часто бывала у них в гостях, иногда с мужем, но чаще одна, и они выгоняли его из кухни, а сами распивали чаи и о чем-то болтали. Гаранин удивлялся, он не мог понять, что помимо медицинских приемов может связывать эфемерную Иру и грубовато-прямолинейную Ларису. Возможно, именно эта непохожесть их и притягивала, хотя Ларка частенько посмеивалась над Ирининой неиспорченностью:

– Как будто первый день замужем, честное слово, как девочка!

Ира вспыхивала, а Арсений грозил пальцем:

– Ты мне жену не смущай. Знаю я тебя.

В апреле, когда все живое восставало от мертвенного сна, на теплотрассах лезли желтые орды одуванчиков, окна первых этажей заслоняла помидорная рассада, а во дворе больницы пахло влажной землей, и не землей даже, а почвой, Ирина вдруг появилась на пороге его отделения (дальше не пустили) свежая, одухотворенная весной, с глазами-самоцветами и румянцем во всю щеку. То ли свет так щедро падал на ее личико, то ли все остальное этому поспособствовало, но он мог поклясться в эту минуту, что видит под тонкими покровами течение ее крови по капиллярам. Не красной крови, тут же поправил он себя, а той странной светящейся субстанции, которая одновременно и жидкость, и огонь, и называется жизнью.

– У нас получилось! – Она бросилась к нему на шею.

Он обрадованно вздохнул, прерывисто и неровно.

– Но ты уверена?

– Да, Лариса только что подтвердила! Четыре недели.

– Моя ты умница!

После ее ухода он еще чувствовал брожение света внутри себя, как будто их объятия объединили, и эмоции, и часть радости выплеснулись, перетекли из нее в него. Но вечером, по пути домой, стрелка его внутреннего барометра неожиданно поползла влево. Он не знал, что не так, и даже отказывался разбираться в этом. Все было хорошо. Скоро у него родится ребенок, но это произойдет через восемь месяцев, так что еще будет время, чтобы свыкнуться с этой мыслью и осознать ее в полной мере.

Даже женщинам сложно уяснить, что теперь все неуклонно меняется, и в их теле растет другая, неведомая еще жизнь. Но сама природа на их стороне, древняя сила инстинкта, помноженная на химию, сильнейшую химию в мире. Мужчины этого лишены, они лишь маячат на краю свершающегося рядом деяния. Они – на экваторе или на полюсе, в то время как женщины бурлят и плавятся в самом ядре, окутанные раскаленными слоями алой магмы, чтобы однажды полностью переродиться. И хоть внешне этот процесс взгляду постороннего и вовсе незаметен, пусть это никого не вводит в заблуждение: процесс глобален, он затрагивает каждую молекулу организма и каждое движение души, каждую мысль, страх, мимолетное сомнение и каждый восторг. Все то же, и все уже изменилось бесповоротно.