Дешёвый сезон

— А я — нет. Я плохо сплю. — Это неожиданное саморазоблачение после всех его попыток увильнуть от ответов на вопросы о нем самом подействовало на нее как удар; как если бы он вдруг протянул к ней свою квадратную кирпичную руку и обнял. Он был равнодушным, он избегал ее вопросов о личном, он убаюкивал ее бдительность, и она почувствовала себя в безопасности, но теперь, каждый раз открывая рот, она невольно делала ошибку за ошибкой, она, казалось, была обречена на более близкие отношения с ним. Даже ее безобидное замечание о бёрбоне...

Она сказала:

— Наверно, это — смена климата.

— Какая смена климата?

— Между тем, что здесь, и... и...

— Кюрасао? Я думаю, большой разницы здесь нет. Там я тоже плохо сплю.

— У меня есть очень хорошие таблетки... — Она сказала, не подумав.

— Мне показалось, вы сказали, что хорошо спите.

— Да. Но бывает иногда... бывает, поешь слишком сытно. Проблемы усвоения пищи.

— Да, пищеварение. Здесь вы правы. Если вы уже закончили обед...

Через бамбуковый бар она посмотрела в кофе-бар, где стоял молодой мужчина, dehanche *, держа стакан с creme-de-menthe ^{6 7} между своим лицом и лицом своего собеседника, как экзотически окрашенный монокль.

— Вам ведь не нравятся такие мужчины, да? — испуганно спросил старик.

— С ними бывает интересно поговорить.

— О, поговорить... Если это то, что вам нужно, — он отреагировал так, будто она призналась ему в неамериканском пристрастии к улиткам и лягушечьим ножкам.

— Может, выпьем наш бербон в баре? Сегодня немного прохладней.

— И будем слушать их болтовню? Нет уж, пойдемте наверх. — Он подскочил, снова следуя старомодным правилам вежливости, и встал сзади нее, чтобы отодвинуть ее стул — даже Чарли не был так вежлив. Но еще неизвестно, была ли это вежливость? — может, он решил блокировать ей путь отступления в бар?

Они вместе вошли в лифт. Черный лифтер слушал радио, из маленькой коричневой коробки лился голос проповедника. Он говорил что-то о Заклании Агнцев. Наверное, было воскресенье, и этим объяснялось временное затишье в гостинице — было то самое время, когда одна веселая компания уже уехала, а другая — еще не приехала. Они ступили в пустой коридор как нежеланные Робинзоны — нарушители спокойствия. Мальчик вышел за ними и сел на стул напротив лифта, ожидая другого вызова. А голос по радио все говорил о Заклании Агнцев. Чего она боялась? Мистер Хикслотер начал отмыкать дверь. Он был намного старше, чем был бы ее отец, живи он до сих пор. Он мог бы быть ее дедушкой. Отговорка: «А вдруг мальчик что-нибудь подумает?» — была недопустимой, даже возмутительной, потому что его манеры были безукоризненны. Ну, пусть он был старым, но какое она имела право думать, что у него грязные мысли?

— Черт бы побрал этот ключ... Не открывается.

Она повернула ручку двери.

— Дверь незаперта.

— Теперь-то я уж наверняка расправлюсь с бербоном... насмотришься на этих педерастов...

Оправдание она уже придумала:

— Я уже достаточно выпила, боюсь, что мне надо проспаться. — Oнa положила свою ладонь на его руку. — Огромное вам спасибо... Вечер был чудесный. — Она отлично поняла, как оскорбительно прозвучал ее английский акцент. Она быстро пошла по коридору, а он остался стоять там, сзади, как насмехающаяся реальность, насмехающаяся над всем, что ей в нем нравилось: над его непонятным характером, над его воспоминаниями о Лонгфеллоу, над тем, что ему приходилось с трудом сводить концы с концами.

Дойдя до своей комнаты, она обернулась: он стоял в коридоре, будто не решаясь войти в свою комнату. Он напомнил ей одного старика, которого она однажды видела в университетском городке: тот одиноко стоял, опершись на метлу посреди ковра из осенних листьев.

IV

В своей комнате она взяла книгу и попробовала читать. Это были «Времена года» Томсона. Мэри взяла книгу с собой, чтобы лучше понимать письма мужа, когда тот будет упоминать стихи Томсона. Открыла она ее первый раз:

И Солнца Луч, взойдя, пробил Туман;

И вот уж тает злой старик Мороз;

И в Брызгах Света на Клинках Травы

Числом несметным блещут Звезды Рос ⁸.

Мэри так и не смогла сосредоточиться на чтении.