Г. Я.: Кто — то, может быть, Бочаров, добавил сто: пятьсот дней показалось более привлекательным. И всюду, где было написано “СССР” переправил на “РСФСР”... К Ельцину я пришел с готовым предложением: пусть Россия выдвинет эту программу для всей страны. И Ельцин, как человек с исключительным политическим чутьем, с этим согласился. В очередном интервью он заявил: Россия готовит программу, которая будет предложена всем. С Ельциным мы встретились три-четыре раза, и он предложил мне пост заместителя председателя Российского правительства.
Сделал это, между прочим, не спрашивая, где я родился, кто мои родители, сколько мне лет.
Утвердили меня зампредом Совмина, и я стал думать: как же дальше быть? Возможность республиканской программы исключена: у России нет ни денег, ни банков — ничего. И тогда, на десятый день своей работы, я написал письмо Горбачеву: есть реальная возможность на основе имеющейся концепции создать новую программу. Реакция была немедленная: утром я отвез письмо советнику президента Николаю Петракову, а к вечеру он мне позвонил: Горбачев ждет. Михаил Сергеевич все горячо поддержал, и мы расстались с тем, что уже утром садимся с Петраковым за документы.
Выхожу из Кремля и не знаю, как теперь быть. Я же встретился с президентом по своей инициативе, ни о чем не предупреждая Ельцина. Еду в российский “Белый дом”, иду к Силаеву. Все ему рассказываю. Он соглашается: дело серьезное. Ельцина в Москве нет — отдыхает под Ригой. Силаев звонит Борису Николаевичу, просит меня принять, говорит, что я лечу от его имени, хотя я и не решился об этом просить Ивана Степановича.
Ночь. Самолет. Все как в детективе. Утром уже у Ельцина. Он соглашается на совместную работу с центром и диктует мне очень хорошее письмо Горбачеву. И сейчас храню эту запись с подписью Бориса Николаевича.
К вечеру опять в Москве. А здесь никто не может понять, куда я запропастился. Еду к Петракову. Вскоре туда звонит Михаил Сергеевич, он полностью поддерживает письмо Ельцина. А дальше все известно. Горбачев и Ельцин, Рыжков и Силаев подписывают поручение, и начинается работа над программой “500 дней”. Собралась отличная команда: за 20 дней мы сделали программу и 20 проектов законов.
1 сентября, в день возвращения российского пар ламента после каникул, мы положили программу на стол. Потом десять дней защищали ее в комиссиях и комитетах. Так что разговоры о том, что парламент РСФСР с бухты-барахты за два часа одобрил программу, просто вранье.
Г. Я.: Рыжков в одном прав: программа “500 дней” действительно вышла из недр его аппарата, поскольку я в нем работал. И ни от кого свои предложения не скрывал. Авторство здесь ни при чем: это же не стихи и не роман. Я все время пытался хоть что-нибудь внедрить во все документы. Важнее другое: Николай Иванович всегда был уверен, что никто в стране не сможет создать программу, альтернативную той, с которой выступает его команда. Только ей этодано. Кто-то может по какому-то вопросу что-то написать и лучше. Но не более того. Это его кредо, и отсюда все идет. Мы уже работали над программой “500 дней”, а мои бывшие коллеги из Совмина стояли на своем: “Бросьте, пока не поздно. Если сможете из себя несколько страниц выдавить, и то слава богу. У нас аппарат, Госплан, институты, а у вас что?” Подписывая вслед за Горбачевым поручение о работе над программой “500 дней”, Рыжков скорее всего делал это не от чистого сердца, заранее решив: правительственная программа должна пересилить любую другую.