Десять минут второго

– Но родители не слушают меня, когда я говорю им, что мне страшно, – говорю я почти шепотом, и мама презрительно фыркает.

– А что вы об этом думаете, Анна-Карин?

– Слушаем. Но Майя постоянно твердит, что мы погибнем, а я лишь хочу, чтобы она перестала так говорить. Подобными разговорами она только пугает свою младшую сестру.

– А может быть, вас?

Гарри перенес фокус беседы на маму. Та покраснела, как вареный рак. Не пойму, сердится она или смущается.

– Нет, не меня. Свою сестру, – ершится мама, как котенок. Слышал бы это папа. Он бы попросил Гарри заткнуться, встал бы и вышел.

– А почему бы вам не воспринимать беспокойство Майи всерьез?

– Майя снимает жуткие видео, где рассказывает, что наш дом рухнет и мы умрем. Я и в самом деле не знаю, как мне с этим быть.

– Ты снимаешь видео? – спрашивает Гарри, и я киваю.

– Я фиксирую происходящее. То есть да, я рассказываю о том, что чувствую. Я не хочу переезжать. Мы живем в Блэкхорне.

– А, в том красивом доме в районе Булаг. Понимаю, почему ты хочешь остаться.

– Вот именно! Спасибо!

Я торжествующе смотрю на маму. Та вздыхает.

– Мы тоже хотим остаться здесь. Но, боже мой, чего стоит просто взять как все и переехать?

Гарри наблюдает за маминой реакцией.

– Но ведь Майе страшно, у нее случаются панические атаки.

На секунду он замолкает.

– Что вы можете сделать, чтобы она чувствовала себя спокойно?

Мама втягивает щеки. Гарри продолжает:

– Майе тоже придется постараться, но одно ясно: это просьба о помощи.

Мама нервно теребит сережку. Повисло гробовое молчание.

– Мы не знали, что у Майи проблемы со сном и что она ставит будильник, – наконец произносит мама напряженным голосом. – И кстати, если вам интересно, я чувствую себя плохой матерью, которой всё безразлично.

Последнюю фразу она словно выдавливает из себя. Она теребит руки так, что у нее белеют костяшки пальцев.

– Майя умеет скрывать некоторые вещи. Но не видео, на которых ее отчетливо видно. Как вы думаете, что страшного в том, если вы ее спросите, зачем она снимает видео?

– Я предпочла другой способ – попросила ее перестать снимать.

Гарри кивает. Как будто бы с пониманием. Но затем отрезает:

– Но от этого ее беспокойство не стало меньше. Как раз наоборот. Снимая видео, она перерабатывает свои эмоции, делая их понятными для себя.

Гарри – олицетворенный ответ на вопрос.

– Хотите посмотреть видео? – спрашиваю я, доставая мобильный телефон. Мне и правда начинает казаться, что я влюбилась в Гарри.

– Я с удовольствием посмотрю твои видео вместе с тобой в следующий раз, когда ты придешь ко мне на прием. А родители их уже видели?

– Нет.

– Думаю, тебе стоит показать им их. Похоже, они неправильно тебя поняли.

– Их это только разозлит.

– А знаешь, они хотя бы реагируют непосредственно. Реакция многих взрослых, многих родителей – гнев, за которым на самом деле скрывается страх. Твои родители, похоже, тоже беспокоятся, но не знают, как выразить свое беспокойство. Они хотят помочь тебе и считают, что проще всего запретить тебе снимать видео. Ведь это возможно, Анна-Карин?

Гарри снова поворачивается к маме, и та соглашается с ним.

– Я только хочу, чтобы у тебя всё было хорошо, – говорит мама.

Я уставилась на свои джинсы и не решаюсь перевести взгляд. Странное, незнакомое чувство, как говорится. Мы толком не общаемся друг с другом.

– Тогда я хочу продолжать снимать видео.

Краем глаза я замечаю, что мама кивает.

– Я психопатка?

Я всё еще не решаюсь посмотреть на мать. Меняя положение ног, Гарри едва не задевает одной большой ступней другую.

– Нет, я так не считаю.

– Со мной так и будут случаться панические атаки до конца жизни?

– До тех пор, пока ты не научишься контролировать свое беспокойство.

– Майя не ходит в школу. Ведь так можно впасть в изоляцию и утратить привычку к повседневным вещам, – произносит мама дрожащим голосом, а затем прокашливается и продолжает: – Мы же не хотим заставлять ее посещать школу, но, похоже, нам скоро придется это сделать.

– Почему ты отказываешься ходить в школу?

В кабинете повисает долгая пауза. Я слышу жужжащий звук, как будто работает вентилятор.

– Я ходила туда, но со мной случилась паническая атака. Я испугалась.

И снова молчание. От этого у меня такое чувство, будто меня заставляют рассказывать.

– Не хочу, чтобы мои одноклассники видели меня такой.

– А что хуже – если твои одноклассники увидят тебя в таком состоянии или если случится паническая атака?

– И то и другое.

– Тебе нужно вернуться в школу.

– Взрослые берут больничный, – мямлю я.

– Ты больна?

– Может, у меня синдром выгорания.

В первый раз за всю нашу встречу Гарри смеется. Похоже, он думает, что я шучу. Он деликатно объясняет, что это нормально – опасаться повторения панических атак. Что люди себя предощущают, боятся, что организм отреагирует новым приступом страха.

– Получается замкнутый круг – беспокойство и приступ страха.

– Но почему это произошло со мной?

– Многие, с кем случаются панические атаки, – высокочувствительные люди, и первая паническая атака, как правило, – реакция на стресс.

Гарри поднимает указательный и средний пальцы и произносит: