Десять стрел для одной

– Свой участок, все знакомо. Ну, и остаточное зрение есть. Очертание фигуры разглядеть может. А глухота – четвертой степени, полная. Дочка – крутая, кстати, руководит автосалоном! – оформила на нее опекунство. Пенсию получает.

– Какая-то прямо богадельня, а не дачный поселок! Слева – шизофреничка. Справа – слепоглухая.

– У печального старичка напротив – как его, Тимофей Маркович? – тоже проблемы. Другого, правда, рода. Он единственного сына потерял. Восемнадцать лет парню было.

– Кошмар. А что случилось?

– В армии погиб. Он в конце девяностых служил. Тогда время неспокойное было – дедовщина повсюду. Парня били, унижали. Не выдержал, сбежал из части. Зимой. До жилья не дошел – замерз в лесу.

Митрофанова покачала головой:

– Да, настоящая патогенная зона. И мой отец ведь тоже умер внезапно, ничем не болел.

– У него ишемическая болезнь сердца была. А он себя не берег, таблетки не пил. На грядках впахивал. Вот и случился инфаркт. Это доказано, я смотрел протокол вскрытия.

– Зачем?

– Надь, – укоризненно произнес Дима, – ну не могу ведь я тебя отправлять в непроверенное место!

– А сам в пекло лезешь… – она крепко прижалась к нему. – Боюсь я за тебя.

– Да ну, зайка, брось. Нашла противника – мелкий мошенник! Мы с куда более серьезными врагами справлялись.

Полуянов до поздней ночи помогал Наде обустраивать быт. Вкрутил несколько лампочек, починил розетку. Долго ковырялся с бойлером – и добился-таки, что еле теплая вода в красном кране сменилась огненно-горячей. Утром тоже – пока пережидал час пик – наладил телевизор, помог Наде вымыть окна. А когда отбыл – почти в двенадцать, – пообещал:

– Часам к девяти вернусь. Еще и стемнеть не успеет.

Надя долго стояла у раскрытых ворот, смотрела вслед Диминой «Мазде». Сердце щемило.

Девушка вздохнула. Заперла ворота, вернулась в дом. Май дышал близким летом, на улице духота. Полоть, скрести, мыть не хотелось. Совсем по-иному представляла она себе обустройство гнездышка. Вдвоем с Димой и с легким сердцем. А получилось – она одна, фактически скрывается. Поневоле настроишься на философский лад. И Надя пошла не на кухню, не в огород – в отцовский кабинет. Плюхнулась на диванчик. Открыла тумбочку, вытащила оттуда ворох писем. Наугад вытянула одно.

Знакомый уже школьный почерк. Сводная сестра Анжелика пишет. Конверт необычный, весь в ярких штемпелях. Из-за границы, что ли?

11.08.1992

Дорогой папа!

Мы с мамой только что вернулись на нашем автобусе «Балкантурист» с очень интересной экскурсии. Сначала мы поехали на мыс Калиакра. Он маленький и весь «застроен» развалинами пещер первобытных людей. В некоторых из них оборудованы небольшие музеи с находками: заржавленный якорь, всякие перстни, наконечники для стрел, палки-копалки. А в других старинных развалинах (которые, кстати, выглядят очень таинственно) живут ласточки. Потом были в Балчике, в парке румынской королевы Марии. Она умела пожить красиво и комфортабельно, со всего мира попривозила себе различные кактусы, откуда-то из Египта притащила огромную глиняную вазу, вдоль моря разбила грядки с самыми разными сортами роз, построила красивый особняк на берегу моря и итальянскую часовню.

Мама сейчас «в лежке», а когда проснется, мы будем есть дыню, которую купили на мысе Калиакра. Кстати, на этот мыс мы надеемся вернуться, т. к. бросили по русской копеечке в старинную гробницу. А еще мы с мамой ходили в «Дамска и мъжка конфекция», это такой одежный магазин, и мама отхватила себе кожаное пальто, а я потрясающий желто-зеленый свитер.

Надя отложила письмо. Ее одолевало редкое для нее чувство. Зависть к чужой жизни.

Начало девяностых годов. В стране бардак, почти что голод. А сводная сестра – такая же дочь, как она! – ездит в это время на зарубежные курорты. Пишет оттуда папе восторженные отчеты.