Десять железных стрел

Не знаю, доводилось ли тебе когда-нибудь видеть, как мужчина полностью теряет себя, и от него не остается ничего, кроме шока на лице и смутного порыва обоссаться. Зрелище не из приятных. Обычно такое бывает, когда он опускает взгляд и видит вот-вот готовый вонзиться меч.

Если это, конечно, не Урда Дикое Перо. Тогда, судя по всему, это может случиться в любое неподходящее время. Например, сейчас.

– Двадцать… Двадцать…

Он заметался между попытками подобрать слова, чтобы выразить изумление, и глубоко подышать, чтобы не свалиться в обморок, но в итоге выбрал третье.

– Двадцать-Две-Мертвые-Розы-в-Надтреснутой-Фарфоровой-Вазе… – охнул Урда. – Ты – Двадцать-Две-Мертвые-Розы-в-Надтреснутой-Фарфоровой-Вазе!

Он повернулся, схватил сестру за руку и затряс ее:

– Она – Двадцать-Две-Мертвые-Розы-в-Надтреснутой-Фарфоровой-Вазе!

– Я, блядь, слышала, – отрезала Ирия, отпихивая брата. – Епт, если б мама знала, что ты писаешься в восторге от красивых имен, она бы придумала тебе получше.

– Надеюсь, ты меня простишь, но я так безмерно люблю твои работы! – Урда, похоже, даже не заметив не то что оскорбительное замечание сестры, а самое ее присутствие, бросился к Лиетт. – То есть тебе, наверное, такое постоянно говорят, но я просто… то есть я видел фрагмент твоей каллиграфии, когда были разрушены Бессмертные Хранилища Линчвина, и был просто… вау! То есть кто мог бы придумать сигил, убеждающий камень, что он на самом деле трава, и поджечь его! Кто еще, кроме тебя!

В тусклом свете не особо различишь, но губы Лиетт тронул едва ощутимый намек на улыбку. Если ты, конечно, не скиталец, который давно рядом с ней, и теперь закатывает глаза.

Ей чертовски льстило, когда люди так делали.

– Уверяю тебя, задача была непростой. Но, как ты точно подметил, каждый сигил уникален, и как только я освободилась от диктата начертания, работа оказалась менее трудной, – ответила Лиетт. – Но не перестала такой быть, разумеется. Бессмертные Убежища свое название заслужили не за легкую возможность в них проникнуть.

– Конечно, нет, это же очевидно, – с жаром закивал Урда. – Но… я имею в виду, ты сделала это с виду так легко. Мы… я и моя сестра, находились на другом краю Шрама, и то, до нас слухи дошли. Мы шесть дней ехали до развалин. Зато я получил оставленный сигил.

Он вытянул руки.

– Просто то, что ты, Двадцать-Две-Мертвые-Розы-в-Надтреснутой-Фарфоровой-Вазе, здесь, что ты хотя бы взглянула на мою работу – это честь за пределами… за пределами…

– Да блядь же, Урда, – вздохнула Ирия, – сейчас вот вообще не время выпрыгивать из штанов.

– Ты помрешь, если придержишь язык хоть раз?

– Да сдохну с удовольствием, лишь бы это не слушать!

Урда обернулся к ней с резким взглядом и словом. Ирия вернула усмешку и несколько слов. И произошла самая крошечная драка в мире: Ирия стукнула его онемевшей конечностью, а Урда в ответ вяло ее шлепнул. Типичные близнецы, заключила я. Или просто родственники. Или парочка дурных ушлепков, не знаю.

Мой взгляд устремился на Лиетт.

Вернее, туда, где она только что была.

В ее отсутствие, я проследила за сигилами – как сделала и Лиетт, я уверена. От извивающихся узоров болели глаза, каждый знак слабо светился, толкуя на языке, на котором могла говорить лишь горстка людей. Они рисовали путь сквозь извилистые трубы и механизмы, которые держали аэробль в воздухе, уводили все глубже в его нутро. Темнота трюма озарилась мягким, нежным сиянием, пульсирующим, словно биение сердца.

Тут я ее и нашла.

И Реликвию.

Установленная на пьедестале, прикрепленная к аппаратам, назначения которых я не знала, не говоря уже о названии, как сердце зверя, которого я никогда не хотела бы встретить. Предмет из камня, света и загадочной геометрии висел, питая сиянием аппараты. Двигатель-Реликвия, крохотная версия того, что мы искали, накачивал аэробль своей мощью. Этот камень, размером едва ли с перекормленную кошку, нес на себе всю эту чудовищную махину.

Ты ж подумай, прикинула я, какой мощью тогда обладает Реликвия, за которой мы охотились.

Лиетт осматривала пьедестал. Урда тоже тут побывал – его письмена так плотно окутывали механизм Реликвии, что под ними не разглядеть металл. Но Лиетт видела больше. Как всегда.

Выражение лица Лиетт – глаза устремлены вперед, почти не моргают за огромными очками, лоб расслаблен, хотя должен хмуриться, не приведи небеса упустит какую-то деталь, если глаз дрогнет – я совсем не хотела видеть. На моей памяти оно застывало у нее всего трижды, не считая этого: первый раз, когда я ее оставила, первый раз, когда я вернулась и когда она впервые поняла, что это все не случайности.

Когда этот взгляд был устремлен на меня – смерти подобно. А сейчас, когда она рассматривала строки сигилов, меня обуял откровенный ужас.

Таким выражение ее лица становилось, когда она осознавала, что дела намного хуже, чем она себе представляла.

– Проблема? – спросила я, проталкиваясь мимо ссорящихся близнецов и подходя к Лиетт.

– Нет, не проблема, – коротко ответила она.

Я поджала губы. И принялась ждать.