Десять железных стрел

– Я пришел за Старейшим, – отозвалось чучело. – Когда мне вернут брата, можешь забирать свои игрушки и заставлять их маршировать, сколько тебе заблагорассудится.

– Мне казалось очевидным, что я не собираюсь этого делать, – отрезал Приверженный. – Хотя ты никогда не оправдывал ожиданий. Возможно, это моя ошибка. Зачем мне отдавать тебе нашего брата, когда я только что освободил его из клетки, а, Мудрейший?

– Не путай свою надменность с интеллектом, Сильнейший, – рыкнуло в ответ чучело. – Ты здесь только потому, что был изгнан в числе первых. Знания Старейшего будут потрачены впустую на твою разлагающуюся оболочку.

– Изгнан? – выдавила я. – Мудрейший? Сильнейший? Да что за хе…

– Вопреки тому, во что ты можешь верить, – Приверженный обратил на меня пустой и темный взгляд, лицо исказила гримаса презрения. – Твои бестолковые междометья не очаровательны, не полезны и не желанны. Тебе больше нечего нам предложить?

– На самом деле, – ответила я, поднимая револьвер, – есть.

И выстрелила. Руина вылетела прямо в его сморщенную рожу.

Замедлилась.

Остановилась.

В считаных дюймах от его носа. Повисла в воздухе, неразорвавшаяся и бесполезная. Левая бровь Приверженного дернулась. И все развалилось. Патрон раскололся ровно пополам, содержимое просыпалось. Пустая металлическая оболочка упала на кучку бесполезной пыли.

– Дерьмово, – прошептала я.

– Весьма, – ответил Приверженный.

Он поднял руку, направил на меня палец и согнул его. Меня пронзил огненный разряд. Он затопил мое тело, каждую клеточку мышц и каждую капельку крови. Ноги подкосились, руки обвисли, мозг перестал работать. Все, что во мне осталось – достаточно воздуха в легких, чтобы закричать.

И я заорала.

– Двести шесть костей, семьсот с лишним слоев мышц, – с презрением проговорил Приверженный. – Клубок хрупких нервов, скопление газов и жидкостей, связанных воедино комком мягкого серого вещества.

Он согнул палец еще немного. У меня не стало и голоса.

– Это все, что нужно для твоего создания. Не более чем собрание блестящих деталей и удачи.

Еще чуть-чуть. И у меня не стало дыхания.

– А чтобы разобрать тебя?

Он снова согнул палец.

– И того меньше.

Мое сердце перестало биться.

Бездыханная. Умирающая. Разваливающаяся. Я не знала. Я не могла думать. Только не когда темнота окутывала меня, и я изо всех сил пыталась найти остатки голоса, чтобы позвать ее, не когда я пыталась дотянуться до револьвера, до нее, до чего-нибудь руками, которые больше не работали.

Когда я оцепенела от боли, чучело замерло. Его титаническое тело исторгло стон, наполненный болью, которую не могли передать черепа. Огонь в его груди начал угасать, наружу вырывались клубы дыма и пепла. Ветер подхватывал их, рассеивая.

Останься в моей голове хоть капля крови, я бы удивилась. Хорошо бы еще я могла чувствовать что-то кроме животной паники, бьющейся внутри тела. Но я не могла. Ничего не помогало.

Мое тело мне не повиновалось. Легкие не наполнялись. Сердце не перегоняло кровь. Я была на пороге сме…

– СТОЙ!

Мгновение. Слово. Взмах ресниц.

И все остановилось. Огонь. Боль. Я снова могла дышать, могла чувствовать. Видеть Лиетт, стоящую передо мной, широко раскинув руки.

Сжимающую Старейшего.

– Серьезно? – Приверженный вздернул бровь. – И это все, что нужно? Предсказуемо. Но приемлемо.

Он протянул руку.

– Верни Старейшего, забирай свою коллекцию плоти и уходи. Считай это нашей единственной милостью…

– Второй закон.

– Я не…

– Второй закон гласит, – повторила Лиетт сквозь зубы, – «Вольнотворец, приняв помощь, обязан справедливо отплатить за нее любым необходимым способом». – Она прищурилась, крепче сжимая в кулаке Старейшего. – Любого, кто мне помогает, каждого, кто мне помогает, я никогда не покину.

Она наклонилась и притянула меня к себе. Ее тепло просочилось в меня. Ее запах ударил в нос.

– Всегда, – по ее щекам заструились слезы. – Любой ценой.

Усмешка Приверженного сменилась разочарованным хмурым взглядом.

– Цель, стоящая за человеческой приверженностью к бессмысленному драматизму, продолжает от меня ускользать. Должен ли я предположить, что ты не отдашь Старейшего?

Лицо Лиетт вспыхнуло той жгучей яростью, что раньше доставалась только мне. Она открыла рот для упрека, вызывающей речи, а может, просто для пары крепких ругательств. Но что бы она ни собиралась сказать, оно так и не сорвалось с ее губ. Гнев улетучился, вместе с ним ушла ярость с лица. Она крепко прижала Старейшего к груди и прошептала два слова, которые я никогда не хотела бы от нее услышать.

– Прости меня.

Приверженный улыбнулся.

– Уверен, Старейший оценил бы все эти сантименты, если бы мог.

– Я сказала это не Старейшему. И не тебе.

Она повернулась ко мне. Улыбнулась. Мягко и нежно. Виновато.

– Нет!

Это был мой крик.

Моя вскинувшаяся рука, когда она подняла Старейшего над головой.