Десятая муза

О, притворись, мой ум печальный,
что счастлива судьба моя,
вдруг я на миг поверю в счастье,
хоть знаю, что несчастна я.

Но, верно, правы те, кто видит

в самом сознанье корень бед...
Так сделай же меня счастливой —
внуши мне, что несчастья нет!

И пусть на миг успокоенье

я в мысли радостной найду,
и хоть на миг с усталым сердцем
рассудок будет мой в ладу...

Увы, на свете столько мнений —

двух сходных не найдешь меж них:
и мир кому-то мнится светлым,
и он же — черен для других.

И то, что одному на зависть,

другому скоро надоест;
и для кого-то жизнь — как праздник,
а для кого-то — тяжкий крест.

Кто дни влачит в печали томной,

веселье тот сочтет за грех,
а весельчак при виде скорби
едва удерживает смех.

Еще философы Эллады

бесплодно спорили о том,
что ждет нас в этом мире: радость
или страданье ждет нас в нем?

Кто прав из них? Какой философ?

Нам неизвестно до сих пор,
и, как и прежде, смех и слезы
ведут между собою спор.

И разделенный на две части

мир и поныне так живет:
удачливый фортуну славит,
а неудачливый — клянет.

И если в скорби превеликой

один глядит на мир с тоской,
то снисходительной улыбкой
ему ответствует другой.

Обосновать свое сужденье

вам каждый сможет без труда:
есть уйма способов на свете
обосновать и «нет» и «да».

Всяк судит по своим законам,

а их ему диктует нрав:
вот почему сей спор не кончен —
все правы и никто не прав.

Ужель ты мнишь, мой ум унылый,

что божья милость призвала
тебя решить неразрешимый
и вечный спор добра и зла?

Зачем играешь против воли

ты столь безжалостную роль
и между радостью и болью
упрямо выбираешь боль?

Ты мне принадлежишь, мой разум,

так отчего же, день за днем,
ты столь невосприимчив к благу,
столь беззащитен перед злом?

Холодной сталью мысль искрится,

и двойственна судьба ее:
эфес нам служит для защиты
и смерть несет нам остриё.

Но коль в опаснейшей дуэли

скрестились острые клинки,
ужели шпаге быть в ответе
за смертоносный взмах руки?

Ужели нам дано познанье

лишь для пустой игры ума
и к мудрости не приобщат нас
людской учености тома?

Ждать день за днем страданий новых,

терзаться от дурных примет —
увы, все это лишь умножит
число неотвратимых бед.

И в сих терзаниях напрасных,

что́ угнетает нас сильней —
сама грядущая опасность
иль страхи, связанные с ней?

О, сколь блаженна неученость

всех тех, кто, не вкусив наук,
в своем невежестве находит
единственный источник мук!

Взлетает разум ввысь, но тянет

его к земле извечный страх...
И топит разочарованье
огонь познания в слезах.

Для непорочных душ познанье —

как сильнодействующий яд;
увы, чем больше люди знают,
тем больше знать они хотят.

И если не остановить их,

то в одержимости своей
под натиском все новых истин
они забудут суть вещей.

Так, если в ненасытном росте

деревьям не чинить преград,
то разрастется и заглохнет,
не дав плодов, плодовый сад.

И ежели в открытом море

руля лишится утлый чёлн,
найдет он рано или поздно
свою погибель в бездне волн.

Что толку, что поля оденет

в зеленое убранство май?
Увы, не всякое цветенье
приносит добрый урожай.

И нужно ль разуму трудиться,

рождая новых мыслей рой,
коль множество из них, родившись,
и дня не проживут порой?

А те, что выживут, — калеки

(столь разума напрасен труд), —
ведь мысли, чем они увечней,
тем долее они живут.

Наш разум — словно пламень злобный,

когда добычей распален,
тем яростней ее он гложет,
чем ярче кажется нам он.

Нам больше неподвластен разум —

сеньору изменил вассал:
его он тем оружьем ранит,
которым прежде защищал.

Сколь разума проклятье тяжко,

сколь непосильно бремя дум...
Но дал нам бог сие занятье,
чтобы наставить нас на ум.

К чему в безумном честолюбье

мы предков превзойти хотим?
Живут, увы, так мало люди —
зачем же знать так много им?

Ах, если б в школах обучали

тому, как в счастье жизнь прожить,
как позабыть свою печаль нам,
как о страданьях позабыть!..

В своем неведенье блаженном

сколь счастливо бы каждый жил,
смеясь без тени опасенья
над предсказаньями светил.

В плену у первозданной лени

усни, мой ум, и мне верни
убитые на размышленья,
у жизни отнятые дни.