Десятый дневник

Так путь российский скособочен,
что даже в годы невоенные
повсюду у его обочин
лежат невинно убиенные.

* * *

Люблю детективы: там тени в окне,
злодейство, изысканно разное,
а я наблюдаю, и дивно во мне
клокочет сочувствие праздное.

* * *

Сегодня я знаю, откуда
в нас горькое чувство объедков:
мы дети духовного блуда
восторженно спятивших предков.

* * *

Года меняют нас необратимо,
и с этим не поделать ничего;
теперь мой организм не терпит дыма,
теперь курю я тайно от него.

* * *

Живу блаженно и бездумно,
повадкой близок я к ежу:
я не хожу туда, где шумно,
а там, где тихо, я лежу.

* * *

Много желчи, много уксуса и перца
я добавил, не жалея, в тесто строк,
а глухую боль души, ума и сердца
я пытался утаить, насколько мог.

* * *

Извёл я озеро чернил,
я щедро тратил пыл.
Зачем-то Бог меня хранил,
хотя зачем – забыл.

* * *

Славно варит моя голова,
безотказная в роли диспетчера:
сила воли моя такова,
что могу я не пить аж до вечера.

* * *

Не рвался я добиться некой цели,
не дёргался и жил я со смирением.
А те, что в этой жизни цель имели, —
достигли и страдают ожирением.

* * *

Среди загадок мироздания
ещё я числю, давний пьяница,
загадку нашего сознания
с его любовью затуманиться.

* * *

Кончается земное пирование —
приблизилась мелодия прощания;
отпущенное свыше дарование
растратил я уже до обнищания.

* * *

Пускай поймут меня неправильно
и поп, и пастор, и раввин,
но я уже – почти развалина,
а дух витает меж руин.

* * *

Творец, конечно, знал заранее,
что с этой будем жить бедой:
земное сосуществование
чревато злобой и враждой.

* * *

Забавно, что державное гниение,
где волки торжествуют и гиены,
куда спокойней терпит население,
чем резкие ко благу перемены.

* * *

Фантазия, бредятина, химера —
но как мы это всё ни назовём,
однако силу жить даёт нам вера,
что мы и после смерти не умрём.

* * *

Хорошо, если юность активна:
впереди непростая дорога.
А для старости лень продуктивна:
лёжа мыслишь удачней намного.

* * *

В военном лязге, треске, грохоте,
в любых авралах и парадах
изрядно слышен шёпот похоти,
бурлящей в тушах вислозадых.

* * *

История пишется нашими судьбами,
а судьбы – отнюдь не дорожки ковровые,
поэтому веку не будем мы судьями,
мы даже свидетели очень херовые.

* * *

Забавно мне, что ход истории,
презрев идеи и учения,
кладёт конец любой теории
её дальнейшего течения.

* * *

Много лет я палюсь на душевном огне.
Полыхает во мне моё гетто.
Это пламя горит на глухой глубине.
А наружу идёт оперетта.

* * *

Мне всё тут издавна знакомо,
но весь я – в жутких новостях;
в России раньше был я дома,
теперь, похоже, я в гостях.

* * *