Десятый мертвец

Пастух погасил сигарету и аккуратно положил ее в пустой портсигар:

— Ужо докурю. Покупать-то ноне не на что. Пенсию-то давно уж не выдавали, с февраля зарплату тем паче не видывал. Вот такие дела…

— Отец, Гирзавова, случаем, не знаешь? — спросил лейтенант Раисов. — Он из новых…

— А как же. Знаю. Хороший человек. Вот он единственный, на кого нельзя грешить. Всегда подсобит…

На вопросы старик отвечал охотно. И неожиданно многое прояснил: где стоит дом Гирзавова, с кем живет, когда поселился. И что зовут его не Марат, а Мурат. За последние месяцы никто к нему не приезжал. Живет скромно. Часто уезжает в экспедиции. По образованию он геолог.

Через несколько минут искатели подъехали к дому Гирзавова. То был одноэтажный кирпичный дом, который соответствовал по размерам даже требованиям коммунистических законов — не более шестидесяти квадратных метров. Сам хозяин был дома. Высокий приветливый мужчина средних лет представился:

— Гирзавов Мурат Фердинандович, — и подал свой паспорт, словно только и ждал работников правоохранительных органов.

На вопросы отвечал спокойно, немногословно. В дом вбежал водитель милицейского газика.

— Товарищ следователь, — обратился он к Шарафетдинову, — вас к телефону…

Звонили из горпрокуратуры. Туда пришла телеграмма за подписью прокурора Казани Нафиева, в которой подтверждался факт приведения смертного приговора в отношении Марата Гирзавова!

Значит, этот живой Гирзавов, не бандит, сбежавший от правосудия, от справедливой кары, а кто-то другой! Но кто? И кем он приходится Дмитрию Ковалеву, ради которого они сюда приехали?

На все эти вопросы хозяин дома ответил предельно кратко. С осужденным Маратом Гирзавовым они братья-близнецы. С детства не ладили с ним. После школы пути их разошлись: он — в колонию для несовершеннолетних, сам же Мурат пошел в горный институт. С тех пор с ним не виделись. «Через бедового братика у меня с детства одни неприятности. Вот и теперь неприятности. Можно сказать, из могилы меня достает, — горько посетовал Мурат Гирзавов. — Я этим типам объясняю что к чему, а они и слушать не хотят, требуют заплатить долги за брата».

Ковалевы, что живут в Казани — десятая вода на киселе, очень дальние родственники. Позавчера приехал Димка. Случайно застал в квартире. Поселился на садовом участке. Это недалеко от Малышева.

— А где он еще может быть? — поинтересовался Шарафетдинов.

— А что, его там нет? — вопросом на вопрос с беспокойством ответил Мурат. — Неужели дом…

— Да, сожгли… — подтвердил следователь догадку хозяина. — Но Ковалев сумел спастись…

Мурат Гирзавов встал, нервно постучал пальцами по столу и сказал:

— Они и меня теперь достанут…

— Не достанут, — твердо заявил Раисов. — Мы их гребешком закона попричесали.

Помолчали.

— Димка собирался в Караваево, к знакомой аспирантке из сельхозинститута…

Через два часа они уже были в Караваево. В отделе аспирантуры получили список аспирантов и их адреса. Решили проверить тех женщин, которые проживали в общежитии. Но молодых аспиранток, знавших Дмитрия Ковалева, там не установили. Подозреваемого нашли у аспирантки, снимавшей однокомнатную квартиру. Его вытащили тепленького, безмятежно спавшего с замужней женщиной, супруг которой отбывал срочную службу в армии.

Шарафетдинова удивило бесстыдство и циничность молодой женщины. Та потребовала, когда узнала, зачем пришли пинкертоны, чтобы они удалились хотя бы на часок, ибо, по ее словам, «с утречка еще не перепихнулась с Митькой». Видя недоуменные лица, Вика (так она назвалась) сказала: «Вы не думайте, что я какая-нибудь такая… Я девушка, можно сказать, еще не целованная. Потому и одолевает жажда после рождения моей дочери».

Глядя на эту реликтовую женщину, Шарафетдинов подумал: «Во взаимоотношениях мужчин и женщин больше обмана, чем между мужчинами, ибо во втором случае каждый заблуждается меньше, то есть обманывает самого себя; к тому же последствия обмана здесь более чреватые, нежели в первом случае».

А Вика, как бы разъясняя суть взаимоотношений мужчин и женщин в браке, невозмутимо продолжала: «Один большой ученый-мыслитель вывел правильную формулу-закон: „Внебрачная связь мужа или жены по любви — порыв страждущего сердца, а без любви — разврат“. Но я каждый раз влюбляюсь в разных мужиков если не до трахания, то уж обязательно всегда во время этого богоугодного процесса. Я всегда, стало быть, страждущая. А по святым книгам (она перекрестилась) страждущие — вне греха. Так что я всегда чиста душой и телом. Не случайно же я тащусь от духовной музыки».

В это время Ковалев медленно, трясущимися, как у пьяницы, руками напяливал свои штаны и рубашку, от страха плохо понимая, о чем распространяется эта ненасытная гетера от науки, что несут ее греховные уста, которые он недавно целовал.

Через несколько минут они уже все молча усаживались в машину. В полдень того же дня начали допрос Ковалева. Но тот упорно отрицал всякую причастность к убийствам в Республиканском узле спецсвязи Татарстана.