В течение первых двадцати лет своей политической карьеры Ленин в целом поддерживал версию Маркса о классической концепции азиатского общества, но с самого начала его отношение к ней было необычно избирательным. Он никогда не упоминал об управленческой функции деспотизма Востока, хотя, конечно, знал о соответствующих заявлениях Энгельса в 'Анти-Дюринге' (откуда он часто брал цитаты), а в 1913 году ознакомился с письмами Маркса и Энгельса, в которых подчёркивалась эта функция. Не ослабляло его нежелание исследовать функциональную сторону азиатского деспотизма и осознание того, что этот аспект подчёркивали Каутский, чьим 'ортодоксальным' марксизмом он восхищался, и Плеханов, которого он считал ведущим авторитетом в области марксистской философии даже после того, как разошёлся с ним в политических взглядах.
Таким образом, Ленин закрыл глаза не только на важнейшие факты традиционных азиатских государств, но и на существенные черты царского режима, чью управленческую деятельность он мог наблюдать вблизи. В своей книге 'Развитие капитализма в России' (1899 год) он совершил удивительный трюк, описывая рост промышленности, опирающейся на частную собственность, на своей родине без указания размеров предприятий, управляемых государством, которые в течение почти двухсот лет господствовали в российской крупномасштабной промышленности и, претерпев значительные изменения, всё ещё играли важную роль.
Пренебрегая управленческой ролью царского деспотизма, Ленин серьёзно исказил картину экономического строя России. Преуменьшая значимость эксплуататорской роли деспотизма, он исказил эту картину ещё больше. В 1894 году Энгельс отмечал сильное влияние налогообложения на российских крестьян. А несколько лет спустя Даниельсон (Николай-он) и Милюков показали, что правительство за счёт прямых и косвенных налогов лишало российских крестьян около 50 процентов их дохода. Хотя Ленин был детально знаком с работой Даниельсона, он не упомянул о косвенных налогах, которые были многочисленными и тяжёлыми, и эта методика привела его к проблематичному выводу, что у крестьян, о которых он имел подробные данные, налоги поглощали лишь около 15 процентов или 'одну седьмую часть валового расхода'.
9.C.3.a.ii. Путаное представление о правящем классе России
Ленинское толкование правящего класса при деспотизме Востока было в такой же степени неудовлетворительным. Регресс Маркса в этом отношении, хотя и чрезвычайно важный для интерпретации управленческого деспотизма в целом, не повлиял серьёзно на его анализ современного западного общества, который в конце концов был его главной заботой. С другой стороны, обсуждение Лениным правящего класса при деспотизме Востока было чем угодно, но не академическими рассуждениями. И это относилось к тому самому обществу, которое он стремится привести к революции.
Если, как предполагал Ленин, царизм был вариантом деспотизма Востока и при деспотизме Востока крупное землевладение возникло из нефеодальной формы государственной зависимости, то Ленину следовало бы понимать, что царское общество контролировалось не феодальными или постфеодальными собственниками земли, а бюрократами; если таково было его мнение, Ленину следовало бы изложить его. Если же это было не так, Ленину следовало бы указать на существенные причины для отказа от такой точки зрения.
На самом деле он не сделал ни того ни другого. Вместо этого он описывал российский правящий класс и так и этак. Иногда он говорил о 'диктатуре бюрократии' и видел её чиновников, стоящих 'над безгласным народом, как тёмный лес'. Иногда он говорил о царском правительстве как о правительстве, имеющем 'буржуазные' тенденции и раболепствующем перед 'тузами-капиталистами и дворянами'. Чаще всего он описывал его как правительство, подчинённое господству помещичьей знати.
9.C.3.b. Трактовка истины, данная политическим стратегом
Наблюдая эти несоответствия, мы можем задаться вопросом: как революционный лидер, чьи идеи о правящем классе были настолько размыты, мог захватить власть? Но нам достаточно вспомнить извращённую интерпретацию Гитлером обстановки в Германии и его сокрушительные победы над своими внутренними врагами, чтобы понять, что огромных политических успехов можно достигнуть, опираясь на идеи, которые в лучшем случае являются полурациональными.
Акцент, который Ленин делал на необходимости объективной и абсолютной истины, не предотвратил его от требования того, чтобы социалистические писатели и художники следовали принципу партийности (partinost). На протяжении всей своей карьеры он сам поступал так, даже если это означало отказ от элементарнейших правил научной обоснованности.
Конечно, несостоятельность определения Лениным российского правящего класса не имела никакого научного обоснования. И его ловкая словесная акробатика во время и после дебатов в Стокгольме, касавшихся азиатской реставрации в России, предвещала его дальнейшую готовность полностью затемнять правдуh.