Детектив и политика 1990 №6

Впервые он увидел Ленина достаточно поздно, во время обязательного ритуала посвящения в студенты. Очередь мимо стеклянного гроба двигалась быстро, и он не успел рассмотреть Вождя как следует. Одно только и запомнилось: Ленин был очень маленький. Слишком маленький для взрослого человека и скорее напоминал ребенка, которого ради потехи обрядили в мужской костюм, белую рубашку и галстук. Тогда он еще не знал, что каждую неделю Мавзолей закрывают на санитарный день и специальная бригада приводит мумию Вождя в порядок: бальзамирует его тело, гримирует лицо и руки, чистит его одежду. И все лишь затем, чтобы миллионы забитых и несчастных людей, молчаливой, шаркающей по гранитным ступеням толпой бредущих мимо его стеклянной и стерильной домовины вот уже которое десятилетие, воочию могли убедиться в вечности, в нетленности своего бога, а стало быть, и в вечности его идей. Этот язычески-азиатский ритуал, впрочем, на самом-то деле уже давно утратил всяческий смысл. Если бы Ленина, как и положено, похоронили по-христиански, народу к его могиле значительно поубавилось бы. Ведь людям интересно посмотреть не столько Вождя, сколько то, что с ним стало. С одинаковым любопытством они стали бы рассматривать мощи Петра Великого и Чайковского, Сталина и Муссолини. Однако многочисленным правителям большевистской России, как видно, в Мавзолее был нужен именно Ленин. Как символ бессмертия и нетленности, как объект паломничества и веры в светлое завтра. Но с тех пор как Спецкор увидел непогребенного, неестественно маленького Вождя впервые, он стал для него печальным символом собственной страны — неприкаянной, мертвой, лживой. Страны неиспользованных возможностей, которая могла бы жить совсем иначе: и светлее, и чище, и куда как богаче. Да вот беда, не уберегли. Пришел гегемон — обиженный, недалекий и злобный. Оп-поил ее, юную, водкой, изнасиловал всей своей миллионной гурьбой, избил в кровь и уселся жрать, да чтоб она ему подавала. И так он ее унижал, калечил, измывался над нею, что превратилась она со временем в кривую, безобразную и пропитую бабу. Может, и осталось что в опустошенной ее душе человеческого, да только слишком мало, чтобы жизни этой постылой противиться или даже руки на себя наложить. Вроде и есть она, да как бы и нет. Оболочка одна. Мумия.

Кто виной всему? Или что? Эти неумолимые вопросы, мучавшие и прежде здравомыслящих людей на его родине, все чаще мучали теперь и Спецкора. Особенно после его первой "загранки", когда, к своему удивлению, он вдруг обнаружил, что, оказывается, жить можно и по-другому, нежели живут его близкие, родственники и друзья. Спокойнее, увереннее, счастливее. И люди там не боятся, что не устроят ребенка в садик, а райисполком не выдаст квартиру, не страдают от хамства в многочасовых очередях за самым необходимым, не показывают пальцем на инвалидов, а жены не стучат на своих мужей в партком. Но главное даже не в супермаркетах, сияющих лаком автомобилях или, положим, в какой-то непривычной порядочности. Не это сшибает с ног. А то, что у людей тамошних — другие лица.

И не где-нибудь вся эта жизнь проистекает, а вот же, рядом. Стоит пересечь Государственную границу СССР, как привычное российскому взгляду запустение и беспорядок куда-то исчезают, а вместо этого — ухоженный лес, чисто крашенный домик, стриженая трава. Сто метров отделяет одно от другого… целая вечность.

Что же случилось? Почему судьба (или Бог?) распорядились именно так? Почему гигантская страна, полная нефтью, золотом, углем, хлебом, морями, умными, талантливыми людьми, вынуждена прозябать в нищенской нищете и с мазохистской настойчивостью уничтожать самою себя, все, что в ней есть доброго и прекрасного?

Поначалу ответы на подобные вопросы страшили скованное страхом сознание Спецкора, но потом он стал привыкать, тем более что жизнь неоднократно предоставляла доказательства его правоты. Виной всему, как ему казалось, была существующая система. Но не она одна. А еще и тот ко всему равнодушный, аморфный, низведенный ею до животного состояния плебс, который она породила.