Детектив и политика 1990 №6

Между мной и Хайнцем стояли бутылка и свеча. Хайнц поведал мне свою ужасную тайну. Он был пьян.

— Говард, — исповедовался он, — я люблю мотоцикл больше, чем любил жену.

— Я хочу тебе быть другом и хочу верить каждому твоему слову, Хайнц, — ответил я, — но поверить в это отказываюсь. Забудем, что я это слышал, потому что этого не может быть.

— Нет, — стоял на своем Хайнц, — пришло одно из тех редчайших мгновений, когда человек говорит правду. Люди ведь редко говорят правду, но сейчас я именно правду и говорю. Если ты действительно настоящий друг, каким я тебя считаю, ты окажешь честь настоящему другу, каким себя считаю я, поверив ему.

— Хорошо, — согласился я.

По щекам Хайнца покатились слезы.

— Я продал ее драгоценности, ее любимую мебель, даже ее мясной паек — и все для того, чтобы покупать себе сигареты.

— Всем нам есть чего стыдиться.

— Я не бросил курить ради нее, — продолжал Хайнц.

— Все мы страдаем дурными привычками.

— Когда в наш дом попала бомба, убившая жену, у меня не осталось ничего, кроме мотоцикла. На черном рынке мне за него предложили четыре тысячи сигарет.

— Я знаю, — ответил я. Хайнц рассказывал мне эту историю каждый раз, как напивался.

— И я тут же бросил курить, — всхлипнул Хайнц. — Вот как сильно я люблю мотоцикл.

— Все мы цепляемся за какой-нибудь якорь, — вздохнул я.

— Не за то мы цепляемся, за что надо, — возразил Хайнц, — и цепляемся слишком поздно. Знаешь, во что единственное я верю из всего того, во что верить можно?

— Во что?

— В то, что все обезумели. И в любую минуту готовы на что угодно. И упаси боже искать причины.

Что же до того, что представляла собой жена Хайнца, то я знал ее довольно поверхностно, хотя общался с ней часто. Познакомиться с ней ближе было затруднительным, поскольку она без умолку болтала, и всегда об одном и том же: о людях, добившихся успеха, увидевших возможности и не упустивших их, о людях, сумевших, в отличие ст ее мужа, добиться богатства и знатности.

— Вот взять молодого Курта Эренца, — трещала она. — В двадцать шесть лет — уже полковник СС! А его брату Генриху никак не больше тридцати четырех, а у него под началом восемнадцать тысяч иностранных рабочих, и все строят противотанковые ловушки. Говорят, Генрих самый крупный в мире специалист по противотанковым ловушкам, а я ведь с ним танцевала когда-то!

И вот так без остановки, пока бедняга Хайнц накуривался до одури на заднем плане. Мне же она напрочь отшибла способность воспринимать рассказы о чьих-либо успехах. Ведь люди, с ее точки зрения преуспевшие в сем отважном новом мире, вознаграждались за высокий профессионализм в сеянии рабства? смерти и разрушений. По-моему же, достижения человека в этой области никак успехом не назовешь.

По мере того как приближался конец войны, мы с Хайнцем лишились возможности продолжать наши попойки в доте. В нем теперь установили восьмидесятимиллиметровую пушку, расчет которой состоял из пятнадцати- и шестнадцатилетних подростков. Вот было бы о чем поговорить покойнице — жене Хайнца. Неслыханный успех — совсем сопляки, а уже во взрослых мундирах и в собственном смертельном капкане при всей амуниции.

Так что пришлось нам с Хайнцем продолжать задушевные беседы прямо в общежитии — манеже для верховой езды, битком набитом чиновным людом, оставшимся после бомбежки без крова и спавшим теперь здесь на соломенных матрацах. Бутылку мы тщательно прятали от посторонних глаз, чтобы не пришлось с кем-нибудь делиться.

— Ты мне и вправду друг, Хайнц? — спросил я его как-то ночью.

— И ты еще спрашиваешь! — уязвленно ответил Хайнц.

— У меня к тебе есть просьба. Очень большая просьба. Не знаю даже, имею ли я право обращаться с ней.

— Я настаиваю на этом, — заявил Хайнц.

— Одолжи мне завтра мотоцикл. Я хочу проведать родню.

— Бери, — без секундного колебания, без малейшего принуждения ответил Хайнц.

Так я наутро и сделал.

Выехали мы вместе: я — на мотоцикле Хайнца, Хайнц — на моем велосипеде.

Нажав стартер и дав газу, я укатил, обдав на прощание улыбавшегося мне вслед лучшего друга сизым облачком дыма из выхлопной трубы.

— И помчался — тр-ц-ц-ум, пф-пф, — гру-у-ум!

А Хайнц больше никогда не видел, ни своего мотоцикла, ни своего лучшего друга.

Хотя Хайнц был не бог весть какой военный преступник, я все же попросил Институт документации военных преступлений навести о нем справки. Институт порадовал меня сообщением, что ныне Хайнц осел в Ирландии, где устроился главным управляющим у барона Ульриха Вертера фон Швефельбада. Барон Швефельбад купил после войны огромное поместье в Ирландии.

По словам сотрудников Института, Хайнц стал признанным специалистом по смерти Гитлера, поскольку ему случилось забрести в бункер, где догорал уже обуглившийся, но еще узнаваемый труп фюрера.

Эй, Хайнц, привет тебе, если ты это читаешь.

Я был глубоко к тебе привязан — насколько я вообще способен быть привязан к кому-либо.

Поцелуй там за меня камень в Бларни[6].

Что ты искал в бункере Гитлера? Свой мотоцикл и своего лучшего друга?

22: Содержимое старого сундука…