Детектив и политика. 1990. Выпуск 5

Уже одна треть гостей приехала на этот бал и мялась в Кремле у портала Дворца, а у Георгия еще шли торопливые приготовления одеваний.

Много было толков и приготовлений для этого бала в институте, много страхов, что приглашение не будет получено и не устроится все так, как было нужно.

Георгий страшно волновался, что не будет вовремя получены из ателье с новой змейкой джинсы, купленные как-то по дешевке у вьетнамца Чиеу, отец которого долго скрывался в лесах, а теперь был член Политбюро.

Георгий собирался на бал вместе с Шамилем и Татьяной, сегодня решительный вечер. Маринка, ясно, будет тоже, увидит его с Татьяной, и все увидят, но — был вечер козырного хода.

Когда "ЗИЛ" — вкрадчивый, пружинистый подкатил к Татьяне, и Георгий вышел из него, Татьяна на секунду застыла, только на одно мгновение, но Георгий успел. Он успел увидеть впечатление, и сразу отдал должное институтской выучке, так скоро проявившейся у Татьяны. Она села в машину, словно нечему тут и удивляться, словно каждый день садилась в правительственные машины. Разве только чересчур весело поздоровалась с шофером и быстрее обычного в первые минуты поворачивала голову от Шамиля к Георгию и обратно.

Георгий сразу взял ее в машине за руку.

Спустившись по улице Фрунзе на Боровицкую площадь, "ЗИЛ" — вместо того, чтобы свернуть налево, к Троицким воротам — на полном ходу, мимо замершего со всех сторон дорожного движения, под жесты приветливого ГАИ (Шамиль плотнее прижал рукой квадратище пропуска к лобовому стеклу) — впился в арку Боровицких ворот и сразу оказался в Кремле. Только тут Георгий отпустил воздух из легкий и вновь ощутил руку Татьяны.

Обогнув Большой Кремлевский дворец и Соборную площадь, "ЗИЛ" прямиком выкатился, к порталу Дворца съездов — пред очи толпы. Толпа пошатнулась. Свет бил из Дворца прямо в глаза, разглядеть в темной массе лиц было нельзя, да и не хотелось.

Шамиль мигнул шоферу, и "ЗИЛ" медленно, разрезая толпу, подполз к самому входу. Шамиль мигнул еще раз, шофер вышел, обогнул капот и открыл дверцу Георгию. Георгий, сам не свой, вылез и, склонившись, подал руку Татьяне.

Народ безмолвствовал.

В следующую секунду (Татьяна еще не вышла как следует) в голове Георгия сделалась паника. Он не видел, как надо быть дальше.

Татьяна окончательно вышла, распрямилась, держась за руку, огляделась, оправляя пальто. Георгий совершил первый деревянный шаг куда-то вбок и хотел тут же умереть и не двигаться более. Но тут…

— Грга! — выхлестнулось из монолитно нависшей толпы. — Ну, ты мужик! — и наружу вытиснулся Сашулька, сияя всем, на какое был способен, счастьем.

"Откуда еще у этого-то билет? Ай-да мамашка!" — была первая мысль Георгия.

Кругом сразу загомонило, засуетилось, откуда-то кого-то набежало.

— Гога!

— Ну, Гога!

— Шамиль!

— Гога, приве-ет! — неслось отовсюду.

Он завертел головой, бестолково раздавая рукопожатия, вполовину не узнавая — кто это был, тормошили уже и Татьяну. Шамиль, осклабясь, обозревал пространство. Машина задом, но сохраняя значительность и грацию складно отъехала.

То был триумф.

Краем глаза Георгий увидел, наконец, кого искал Маринку. Она стояла в стороне, неясно с кем, отдельная от суматохи, Георгия поразил белый абрис лица с глазами, сузившимися до внезапной ненависти. Но кроме ненависти, играла такая еще прямо женская смесь, презрительно-жалкая нить губ так дрожала, что не требовалось, почуял Георгий, жеста — звука, взгляда, никакой дополнительной злости — для безумной вспышки…

Но расчет Георгия вышел верным: она не посмела. Она не посмела взорваться сразу, рвануться и сделать что-то на месте, где еще не простыл след правительственного "ЗИЛа". И не посмеет, не пикнет, — шестым чувством знал уже Георгий, — ни потом, ни позже. Она запомнит ход черной машины, властно раздвоившей толпу.

Притворившись, что не видел, он быстро, увлекая суматошную группу, двинулся к огромным стеклянным дверям, сияющим грядущим праздником.

30

В Черкассах навалило снегу, ноябрь вышел тяжелый, злой, как ОВИР, у мамы на дворе завалило сарай. "Щоб вин сказывся", — сказала мама по телефону.

Георгию эти сараи — поперек горла, вместе с текущими крышами, заборами, теплицами и прочей мелкопоместной прозой. Все эти прелести входили в такой контраст с институтом и московским мироустройством, что Георгий не то — говорить кому, а и думать — кривился. Однако, поди ж ты, на деканат эти простые и грубые хлопоты подействовали магически. Ниночка, когда Георгий попросил о досрочной сдаче сессии и прямо объяснил причину — просто онемела. Ломара Юсуповна, юрисконсульт со стажем — не знала, куда деть глаз. Даже Барановича разобрало.

— А матерьял есть? — строго спросил он.

— Есть там… Бруса немного… Ну, и шелевка, — застенчиво ответил Георгий.

— Ну-ну, — одобрил Баранович, подписывая заявление, — шелевка, говоришь?

Георгий приготовился сдать сессию на пятерки: ходили нервные слухи, какие всегда ходят перед распределением — что сильное сокращение, что отзывают посольства, что брать будут отличников или коммунистов.