Детектив и политика. Выпуск №2(6) (1990)

В традиционной советской критике (соцреалистической) принято — по отношению к Волошину — произносить такие казенно-обтекаемые формулировки, как "неверные оценки происходящего", "отсутствие классовых критериев", "ложные трактовки ряда событий современности", "революции он не понял"…

Однако суть дела состояла как раз в том, что революцию Максимилиан Волошин понял — так, как это велела ему совесть русского писателя. Вслед за своими учителями в литературе он отказался принять и оправдать насилие, кровопролитие, предельное понижение цены на человеческую жизнь. 10 декабря 1917 года им было написано стихотворение с символическим названием "Трихины" и с эпиграфом из Достоевского — "Появились новые трихины…"[8]:

Исполнилось пророчество: трихины
В тела и дух вселяются людей,
И каждый мнит, что нет его правей.
Ремесла, земледелие, машины
Оставлены. Народы, племена
Безумствуют, кричат, идут полками,
Но армии себя терзают сами,
Казнят и жгут — мор, голод и война.
Ваятель душ, воззвавший к жизни племя
Страстных глубин, провидел наше время.
Пророчественною тоской объят,
Ты говорил томимым нашей жаждой,
Что мир спасется красотой, что каждый
За всех во всем пред всеми виноват.

Именно в ракурсе российской смуты воспринял и попытался объяснить революцию Максимилиан Волошин. "Бездомная, гуляющая, хмельная, во Христе юродивая Русь" пошла "исконным российским путем":

Но тебе сыздетства были любы —
По лесам глубоких скитов срубы,
По степям кочевья без дорог,
Вольные раздолья да вериги,
Самозванцы, воры да расстриги,
Соловьиный посвист да острог.

"Святая Русь", 19 ноября 1917 г.

"Бесы земных разрух клубятся смерчем огромным" — к такому образу революции, которая, по Волошину, и возмездие, и повторение старых, пройденных исторических дорог, и новая надежда, поэт пришел не без влияния российских провидцев. "Надрыв и смута наших дней", Достоевский помог, по признанию Волошина, понять и другую истину: бес разрухи, бес смуты, бес междоусобной войны овладел в одинаковой степени и "теми" и "этими" — в этом-то весь ужас, и вся трагедия, и вся печаль.

И вот главное, отчетливо "достоевское":

И там и здесь между рядами
Звучит один и тот же глас:
"Кто не за нас — тот против нас.
Нет безразличных; правда с нами".

В этом стихотворении, озаглавленном "Гражданская война" (22 ноября 1919 г.), Максимилиан Волошин сформулировал свою человеческую, гражданскую, общественную позицию:

А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме.
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.

"Борьба с террором независимо от его окраски" стала единственно приемлемой для поэта формой участия в общественной жизни — формой протеста против любого насилия. "Это ставит меня в годы (1919–1923), — писал Волошин в автобиографии, — лицом к лицу со всеми ликами и личинами русской усобицы и дает мне обширнейший и драгоценнейший опыт. Из самых глубоких кругов преисподней Террора и Голода я вынес веру в человека…"

"Нет необходимости объяснять, — утверждал поэт С. Наровчатов в 1977 году в предисловии к дворнику стихов М. Волошина, — что ничему помешать Волошин не мог. Ожесточенная классовая борьба, вылившаяся в формы гражданской войны, опрокидывала "общечеловеческие" схемы, превращала в мираж абстрактный гуманизм, определявший сознание и владевший сердцем поэта. Миротворчество Волошина в России, расколотой надвое, не имело никакой почвы. Белый офицер тоже верил в Россию, но она не совмещалась с Россией красного комиссара. Заводчик Путилов и рабочий Путиловского завода не хотели, да и не могли найти общий язык"[9].