Детектив и политика. Выпуск №2(6) (1990)

Ничуть не умаляя достоинства писателей, о которых я говорил, я хочу сравнить одну особенность, бросающуюся в глаза и делающую их столь непохожими. Произведения, написанные Солженицыным в сорок с лишним лет, имея все признаки большой литературы, несут на себе печать литературной молодости: слишком прямолинейные характеры, могучий, но слишком по-юношески любующийся своими возможностями язык, даже щеголяющий порой сомнительными неологизмами, порой чересчур лобовая полемика.

Произведения Хемингуэя написаны человеком, которому нет еще и тридцати лет, но уже всемирная слава и вполне заслуженная, безукоризненное мастерство, изумительная пластика и точно выписанная безнадежность: вечный праздник, на котором никому не весело.

Старый гуманизм, основанный на вере в прогресс цивилизации, демократии, социализма, оказался полностью разрушенным. Первые пятьдесят лет двадцатого века принесли полную победу варварства и фашизма. Все варианты прогресса, в свое время досконально изученные и отвергнутые Львом Толстым, потерпели тот самый крах, который он предвидел и предсказывал. Путь, предложенный Толстым, казался длинным, скучным и неинтересным. Толстой предлагал каждому заняться прежде всего собственной душой. Но никому неохота было заниматься собственной душой и тем самым признавать свое несовершенство, всем охота было заниматься совершенствованием целого общества, страны, всего мира, а в крайнем случае хотя бы рабочего класса.

Такой идейный размах был особенно свойствен русским и немецким социальным деятелям. В этом размахе я вижу проявление тайного рабства, его порой неосознанной, но очаровательной сладости, которая заключается в безответственности. По-моему, мало кто замечал, что главная причина рабства не в том, что его силой насаждали, хотя и это было, а в том, что оно в себе заключает тайную сладость: безответственность.

Люди, боровшиеся с рабством в России, чаще всего были тайными рабами и удовлетворяли свою тайную рабскую потребность в безответственности. Одно дело самому выработать справедливое отношение к окружающим людям и научить этому хотя бы своего сына. Здесь слишком явна возможность проверки плодов просвещения. Другое дело учить всех или многих представителей класса. Тут — размахнись рука, тут — попробуй проверь, тут — такая сладость такой огромной безответственности, тут такая каша заваривается, что ого-го-го! Спасибо Марксу, очень подходящую теорию придумал! А как честное выполнение своего долга? Какая там честность, все вверх тормашками полетит, тут новый мир будет, а честность — это буржуазный предрассудок.

А между прочим, честность довольно забавное свойство человеческой натуры — среди честных честность слишком элементарна, чтобы считать ее достоинством, а среди мошенников — она просто недостаток, уродство.

Но все-таки бесчестный человек как-то оправдывает свои поступки.

В этом смысле интересно, что думали фашисты, когда захватывали и грабили целые страны. Неужели так и верили в свою миссию высшей расы? Интуиция нам подсказывает, что рядовые фашисты не этому верили. Интуиция и поэт и наш собственный здравый смысл могут нам подсказать многое, в том числе и то, чему верили фашисты.

…И верили, что наглость победит…

Так писал норвежский поэт Нурдаль Григ — и это точно. Мы победили — значит мы правы; мы правы, значит, честность за нами. Ухмылка хама — псевдоним философии силы.

…И верили, что наглость победит…

Наглость всегда сначала побеждает именно потому, что она наглость. Ночь длинных ножей и право первой ночи всегда за ней. И все-таки за первой ночью, даже если она растягивается до размеров полярной, рано или поздно наступает день расплаты и позора.

Здесь мы сталкиваемся с удивительным и прекрасным свойством человеческой природы.

Человек, который отнимает у другого человека свободу, оказывается, мало что получает. Человек, у которого отняли свободу, оказывается, почти все теряет. Потеряв почти все, человек идет на все, чтобы вернуть потерянное. Не получив почти ничего, захватчик не может идти на все, чтобы защищать захваченное.

Ни злостью, ни храбростью, ни воинским мастерством нельзя перекрыть главное — энергию праведного гнева.

Следует признать, что есть люди, от рождения нравственно одаренные, даже своего рода Моцарты духа, и есть люди, тугоухие на совесть. Тугоухость не снимает ответственности, потому что сигналы совести доходят и до них, пусть даже ослабленные.

Деятели, подобные Гитлеру или Сталину, по-видимому, рассуждали примерно так: совесть — это дело привычки, поэтому дайте мне время, и я бессовестность сделаю делом привычки.

В конечном итоге рано или поздно они терпели крах, а их уцелевшие последователи возвращались к совести под конвоем общества, как сифилитики когда-то возвращались из больницы, живые, но с провалившимися носами.

Гитлер, безусловно, был лишен чувства юмора. Отсутствие юмора делает политического деятеля крайне опасным для своего, а в случае удачи и для окружающих народов. Сталин был лишен чувства юмора настолько, что даже решался шутить.