Во дворе резиденции внезапно возник в дым пьяный по случаю неожиданного праздника ночной сторож дядя Том. Он шагал широко, делая резкие выпады вправо и влево, и при этом пел песню непонятного содержания на родном языке, но с частыми вкраплениями русского мата, которому выучил его хулиган-завхоз. Том пел громко, и Вениаминыч высунулся из окна как раз в момент очередного произнесения матерных вставок.
— Эт-то что такое? — Лицо Вениаминыча стало пунцовым от гнева. — Кто его пустил сюда?! Выгнать немедленно. Полицию! Уволить! Завхоза?
"Завхоза уволить”, — пронеслось по рядам столпившихся в испуге сотрудников. "Завхоза уволили", — передавали в посольстве.
Появился бледный как смерть завхоз.
— За что, Николай Вениаминыч, — промычал он и схватился за сердце, но почему-то с правой стороны.
— Ты здесь при чем? — не понял посол. — Вот этого, этого лови, в полицию его, всех уволить!
Завхоз мигом приобрел присущую ему живость и бросился ловить расходившегося сторожа. Но поймать его не удалось, потому что он сумел юркнуть за ворота и слиться с толпой африканцев, которые жадно следили за происходящим.
Раздалась сирена полицейской машины: кто-то понял посла буквально. Трое щуплых полицейских встали у ворот и жестами показывали, что хотят войти.
— А эти что здесь делают? — спросил посол у завхоза. — Что случилось? Зачем полицию вызывали? Я вас спрашиваю?!
Завхоз снова побелел и к тому же начал икать, что еще больше возмутило Вениаминыча. Он приказал вызвать советника, чтобы разобрался с полицией, и скрылся в доме.
Все это происходило накануне большого посольского праздника, посвященного приходу весны на родине. Находчивая Баба Надя в свое время предложила оригинальное название "День весны" — оно и закрепилось. Вениаминычу поэтому было не до разбора дворовых склок. Ему предстояло вместе с советником рассмотреть призывы и лозунги, а также программу праздника, которые потом предстояло утвердить на партбюро.
— Значит, так, Стебнюк. Как всегда, весеннюю демонстрацию. На трибуне — я, Эльвира и ты с супругой. Все пойдут колонной по кругу, сначала наши, потом иностранные гости. Как с лозунгами?
— На этот год, Николай Вениаминович, мы хотели бы предложить что-нибудь посмелее, в духе гласности.
— Хорошо! Давай посмотрим. Так, "Да здравствует перестройка!". Отлично. "Убеждения, действия, мысли — перестройке!". Это очень хороший лозунг. Он подтянет отстающих. А это что? "Наш посол — верный ленинец нового толка!" Не слишком ли, Игорь Петрович? Может, как-нибудь поскромнее, помягче?
— А по-моему, очень здорово сказано. Впрочем, если настаиваете, можно и так: "Наш посол — верный защитник перестройки!"
— Вот-вот, прям в точку! Защитник! Молодец, Стебнюк. От империализма защитник.
Быстро просмотрели программу. "Стержень нынешнего праздника, — говорилось в предложениях, — внедрить советскую культуру в сердца коллектива советской колонии." Далее шли пятнадцать пунктов. Вениаминыч рекомендовал сосредоточить внимание на двух, наиболее важных.
Рядом с резиденцией планировалось в торжественной обстановке произвести посадку Дуба, под которым мог гулять великий поэт Пушкин, а также заложить скамью, на которой он мог сидеть во время своего возможного краткого пребывания на Острове в отроческие еще годы. Вениаминыч собирался произнести под Дубом большую речь, посвященную проблемам родной культуры, задачам, вытекающим из этих проблем для совколлектива. Бюро рекомендовало пригласить на праздник президента Марселя Пепе, дипкорпус, вызвать из соседних стран корреспондентов ТАСС, АПН, Гостелерадио, "Правды" и "Известий". Накануне Вениаминыч уже направил в Москву депешу с перечнем мероприятий и добавил туда просьбу прислать семью хореографов-африканистов, которые смогли бы научить местную молодежь лучшим образцам советского танца.
По последнему пункту впоследствии завязалась живая переписка с Министерством культуры, которое было готово прислать одного хореографа, но не африканиста, поскольку, "учитывая ограниченное число хореографов-африканистов, направить запрашиваемую пару на Остров не представляется возможным".
Вторым, не менее важным, мероприятием должен был стать тематический женский чай. Каждой из участниц (а участвовать вызвались все женщины колонии) предстояло в стихах или прозе выразить свое отношение к ленинским идеям перестройки, исходя из целей советской внешней политики на Острове. Приготовление пирогов и чая взяла на себя Мария Егоровна. Увидев ее имя, Вениаминыч поморщился, но вычеркивать не стал.
Во дворе уже срубили небольшую, но вполне приличную трибуну, украсив ее красным знаменем с серпом и молотом и небольшим нейтральным портретом Фридриха Энгельса.
Вечером Вениаминыч отключил телефон, попросил Зою, чтобы его никто не тревожил, и засел за праздничный доклад.
В начале он намеревался коснуться истории советской дипломатии, а затем плавно перейти к проблеме взаимосвязи культур и конкретным задачам посольства на предстоящий период.