А потому пусть ездит в багажнике, если ему так больше правится. Надо будет расстелить там небольшой персидский ковер, может быть, оборудовать даже безалкогольный бар, установить перископ, чтобы по дороге к дворцу мог наблюдать за подозрительными моментами. Марсель Пепе распорядился, чтобы такие подозрительные моменты появлялись обязательно, например, несколько человек с черными повязками на лице, вооруженные автоматами, лозунг на стене: "Долой президента!", мальчик с запиской клеветнического содержания в адрес Советского Союза.
И ничего удивительного в том, что просьбы Вениаминыча прислать корабли Марсель Пепе иногда подкреплял личной телеграммой.
Его тексты не отличались разнообразием. Он писал, как трудно дается перестройка, начатая им недавно в республике, как дорог для него опыт великого северного брата и как наглеют транснациональные корпорации, стремящиеся высосать все богатства маленького беззащитного народа, строящего общество без эксплуатации и угнетения. "Поэтому направление Вами небольшой военной эскадры будет служить делу взаимопонимания между народами и укрепления дружбы и сотрудничества во всем мире".
Самое поразительное, что на эти просьбы часто откликались.
На рейде маячил черный силуэт эсминца с корзинками антенн. На берег выходили отличники боевой и политической подготовки, которых встречал Вениаминыч в сопровождении министра обороны или даже сам президент. Гремели артиллерийские залпы, били в литавры музыканты. Американский посол строчил телеграмму, тоже требуя прислать хоть какой-нибудь корабль, чтобы сохранить баланс интересов в этом стратегически важном районе мира. А Вениаминыч ломал голову, чем занять гостей.
Моряки ходили по городу неразлучными тройками и четверками под контролем Василиска или Стебнюка.
— Смотрите, ребята, — напутствовал Вениаминыч наблюдателей. — Вся страна на вас смотрит, когда вы за ними смотрите. Но учтите, за вами еще и враг смотрит.
И — тут выявлялась еще одна странность Вениаминыча — как только очередная тройка отъезжала, он бросался наверх, в маленькую потайную комнату, приникал жадным, расширившимся глазом к подзорной трубе, ловил точку автомобиля, спускавшегося по улице к центру города, наводил на резкость, и сердце его билось, когда он замечал, как колыхнулись заросли слоновой травы вдоль дороги, как из-за камня появилась защитного цвета каска. "Они! Они! — шептал он, поворачивая трубу. — Следят!" А потом, бросив все, бежал в кабинет, запирал дверь, включал на среднюю громкость радио, вынимал из сейфа диктофон и, приложив ко рту, записывал, озираясь: "Первый, первый, я второй, докладываю обстановку. Противник проник в зону непосредственной близости объекта. Занял все подступы к единственной шоссейной дороге и продолжает наступление в направлении резиденции главнокомандующего. Передовая группа мор ской пехоты с боями прорвалась к пристани. Обеспечивая прикрытие, был ранен, а потом скончался смертью храбрых командир полковой разведки Василиск Громов. Остаюсь в осажденной крепости до последнего патрона. Прощайте, товарищи! Борьба продолжается!"
Он выключал диктофон, вытирал пот со лба, обессиленный откидывался в мягком кресле. Сердце постепенно успокаивалось, боевая дрожь проходила, теплыми волнами накатывал сон, он кивал прибывшему товарищу Морфею, соглашаясь с ним, падал, раскрыв руки, в его объятия и тихо плыл по облакам, не забывая вполглаза наблюдать за тем, что происходит на Земле.
На Земле, как всегда, творилось черт те что. Горничная Зоя, пользуясь занятостью хозяина, лежала в объятиях застенчивого референта-практиканта Крошкина, который зашел с докладом, но задержался по настоянию заботливой Зои, объяснившей, что когда посол работает, то беспокоить его нельзя, а лучше подождать, а еще лучше сесть рядом, вот так, да не бойся, глупенький, я не кусаюсь, поближе можно, жара-то какая, милый, да-да, вот сюда, мой птенчик, ах ты мой референтик… И она сдавалась, сжимая щуплого боязливого практиканта в своих железных руках, которые, бывало, поднимали нелегкого Николая Вениаминовича и несли по винтовой лестнице в спальню после ночных тайных прогулок с ответственным заданием, грязного и вымокшего; эти руки заботливо опускали его тело на необъятную пуховую перину, ласково раздевали, задерживаясь в интимных местах, накрывали невесомым, пуховым же одеялом и гасили свет… Утром Вениаминыч первым делом хватался за карман. Пиджак, выглаженный, висел на стуле. Граната была на месте.
С высоты Вениаминыч не мог крикнуть, чтобы прекратили безобразие, и парочка благополучно прошла все рифы и пропасти, замерев над последней в сладком забытьи, после чего Крошкин заспешил, а Зоя и не возражала, сыто глядя на его спину, оставаясь полулежать на представительском диване.
Вениаминыч помрачнел, отвернулся и увидел завхоза Виктора, который неторопливо переносил бутылки виски из складского помещения к себе на квартиру, не забывая делать какие-то отметки в толстой синей тетради.