Детектив и политика. Выпуск №2(6) (1990)

Он рекомендовал построить на Острове олимпийский стадион; продать большую партию "Лад" и "КамАЗов"; превратить Остров в самый большой и самый современный порт во всем мире, что, по его выкладкам, могло привлечь сюда не только торговые корабли, но и миллионы туристов. А раз туристы, то нужны будут гостиницы. И Тут "Интурист" на паях с "Хилтоном" возведут несколько тридцатиэтажных зданий, валюта потечет рекой!

Он познакомился с местным бизнесменом Кумаси, совладельцем фирмы "Кумаси и Джузеппе", тот каждый день приходил в гости, соблазняя русского самыми выгодными сделками, предлагая, например, ежедневно отправлять в Москву рейсами Аэрофлота несколько тонн самых свежих овощей и фруктов: "Слышал я, что у вас там не очень с этим делом, а, Григорий?"

Они пили представительскую водку, закусывая плодами авокадо с черной икрой, и обменивались проектами будущего сотрудничества. Григорий обнимал своего нового друга, приникал к его потной груди и шептал слова признательности.

— Голубчик ты мой! — умилялся он. — Если бы ты знал, как я тебя люблю! Как я ваш Остров люблю! Больше, чем жену!

Кумаси ковал горячее железо:

— Вот, какие хочешь, овощи пришлю: надо капусту — бери капусту, арбузы попросишь — пришлю арбузы.

Григорий Семенович пускал слезу умиления.

— Друг бесценный! — вскрикивал он. — Первый друг ты мой на всем Острове! Купим, все купим у тебя! Но платить-то чем? Переводными возьмешь?

Кумаси нахально уворачивался, не пускал голову Григория обратно на грудь.

— Переводными сам бери. Мне валюта нужна. А нет валюты — приму нефтью или алмазами. А хочешь мехами — давай мехами, я их в Швейцарии потом продам. Давай мехами, Григорий!

Борзов взвизгивал от удовольствия, бил ладошкой по Кумасиной черной руке и, проводив гостя, бежал сочинять очередную докладную.

"Фирма "Кумаси и Джузеппе" является самой влиятельной на Острове, располагает связями среди транснациональных корпораций, — завлекал Григорий Семенович начальство. — Предложение о продаже нам свежих овощей может резко поднять престиж нашего государства в глазах мировой прогрессивной общественности, особенно в странах "третьего мира", и, что самое главное, позволит нам осуществить точно в срок выполнение Программы обеспечения наших граждан продуктами питания и товарами первой необходимости до 2000 года".

Кумаси наведывался и к Вениаминычу, но тот его хоть и выслушивал, но от обещаний уклонялся. Не потому, что не верил бизнесмену, а просто не хотел ввязываться в непонятное для него дело. Ты к Борзову иди, к Борзову, советовал он, это он у нас за торговца-экономиста.

— Да что Борзов, — не отступал Кумаси. — Вы же хозяин, мистер Николай.

Горничной Зое Кумаои очень нравился.

— На вид вроде чугунок чугунком, — откровенничала она с начальником. — А вот если побелить, то совсем как белый мог бы стать.

* * *

Стебнюк, Василиск Иванович и Баба Надя — их прозвали "три богатыря" — были опорой партийной организации, которая подчинялась, разумеется, не Стебнюку, а самому послу. "Партия у нас всем руководит, — объяснял Вениаминыч. — Против этого ты ведь не возражаешь? Ну, давай дальше: а кто меня на этот высокий пост назначил? Верно, партия! Но не только она. И Верховный Совет утвердил. Стало быть, я должен совмещать два поста, согласен?"

И до перестройки Вениаминыч не мог жить без всякого рода собраний и совещаний, где он учил уму-разуму подчиненных, вырабатывал у них чувство личной ответственности за порученное дело. Там он мог послушать себя и дать урок зарвавшемуся сотруднику.

Вениаминыч был изобретателен на воспитательные приемы и никогда не показывал очередной жертве, что ее (его) ждет публичная расправа.

Свои обвинения он облекал поначалу в такие невинные выражения, что некоторые — не очень понятливые — думали, что он, напротив, хвалит обвиняемого. Но по ходу действия слова становились все более обидными, и все облегченно вздыхали: а мы-то думали, что хвалит. Если наказуемый менялся в лице, ерзал, бегал глазами, краснел, а товарищи с удовольствием наблюдали за его реакцией, то Вениаминыч добавлял еще пару сочных эпитетов и, удовлетворенный, садился. Цель достигнута, порок наказан.

При этом он испытывал необычайное облегчение. В такие моменты он добрел, глаза теряли волчий блеск, с ним можно было говорить по-человечески. И он, что характерно, отвечал по-человечески, как будто не был всесильным Хозяином, как будто не он только что распял коллегу по партии. После собрания он мог даже подойти к униженному и по-дружески приободрить его, сказать, что вот, мол, какое интересное, откровенное собрание получилось, вот что значит оздоровляющее влияние гласности, прямо душа радуется! И оплеванный подчиненный тоже добрел душой, понимал, что это нужно, что сегодня он, а завтра, глядишь, и сам Василиск попадется!