Детектив и политика. Выпуск №2(6) (1990)

Подражая послу, он всегда ходил в темном, застегнутом на все пуговицы костюме, сшитом в министерском ателье знаменитым портным, который, как уверяли, шил для самого Андрея Андреевича. Только в полдень он позволял себе расстегнуть пиджак. Конечно же, на пляж он тоже не ходил, если не считать экскурсионной поездки, организованной в первый месяц его пребывания на Острове. Когда он вышел из автомобиля на горячий песок городского пляжа, все взоры устремились на него. Был очень жаркий день. Но Стебнюк выдержал, не посрамил марку нашего человека. Заложив руки за спину, медленным шагом, глядя вниз, изредка посматривая на пальмы и неодобрительно покачивая при этом головой, он прошелся меж голых тел к воде, постоял немного у кружевной кромки моря и повернул обратно.

Позже него уходил только Вениаминыч. Эти два окна знали все иностранные дипломаты. Чтобы доказать свою верность работе, а также прилежание в соблюдении режима экономии, Стебнюк кондиционера не включал, доводя себя в буквальном смысле до седьмого пота. В кабинете Игоря Петровича было всегда полутемно. Именно так, думал он, должен выглядеть ответственный работник, отдавший всего себя делу народа. Настольная лампа под зеленым абажуром, полная пепельница окурков, непременные цветы в горшках — признак высокой культуры и мягкости характера — и напротив на отдельном столике аквариум с экзотическими рыбками.

Часто он держал дверь открытой, чтобы все видели, как он напряженно курит, обдумывая очередную аналитическую записку.

Сейчас он отдыхал. Перед ним сидел Сидоров. Был час наставничества.

— Вот ты идешь к начальнику. У тебя срочная бумага. Тебе нужно ее подписать. Как ты обращаешься к шефу?

— Ну, эта-а, подпишите, пожалуйста…

— Ну и пошлет он тебя куда подальше. Нужно вот как. — Игорь Петрович поднимается, выходит из-за стола, встает на цыпочки, мелко передвигает ноги, глаза опускает и даже немножечко вроде краснеет, как бы от радости общения с высокопоставленным лицом, воображаемую бумагу протягивает двумя руками и не своим, тонким голоском сообщает?.

— Тут у меня бумажечка малюсенькая, не поставите закорючечку?" А начальник, — тут Игорь Петрович, сбросив рабский вид, оказывается за столом, — начальник так лени-во. поворачивается, осматривает тебя с ног до головы, мол, правильно ли подошел, соответствует ли стойка просьбе, и говорит: "Ну, что там у вас еще?" А ты снова, — Игорь Петрович опять согнувшись у стола: "Предложеньице здесь, в приказик бы…" И подпишет, сразу подпишет, только для порядка, конечно, поморщится, скажет: "Ну что это вы здесь такую глупость сморозили, совсем, наверное, обалдели, ну да бог с вами". И все — подпись у тебя в кармане, ты выполнил свой гражданский долг, набрал важное очко и можешь быть свободен до следующего утра.

Игорь Петрович вытер испарину со лба, закурил и ласково улыбнулся новичку. Молодость, молодость! Когда-то и он бегал таким вот салажонком по коридорам, лестницам, стучал в двери, выпрашивал, постукивал — и вот добрался-таки до заветного кабинета, сидит один, рыбки вон напротив…

Советник был воспитан на старом добром правиле: исполнительская дисциплина — это способность подчиненного терпеливо сносить хамство начальника.

В эту аксиому верил и Вениаминыч. И мне он рассказывал, ругая министерскую систему, как карабкался по склизким ступеням карьеры, сколько ему пришлось вытерпеть от стоящих повыше. Вениаминыч высказал тогда любопытную, хотя и спорную, мысль о том, что, в сущности, в чиновничьей среде давным-давно, возможно, еще с допетровских времен, действует то, что сегодня мы называем дедовщиной. Канцелярская дедовщина, говорил он, более приемлема для общества, поскольку участвует в ней в разное время и в разной степени большинство населения. Возможно, добавил он, это явление носит и международный характер, не может быть, чтоб только у нас творились такие безобразия.

Впрочем, на склоне лет Вениаминыч относился к дедовщине довольно спокойно, даже, я бы сказал, положительно. "Мы все через это прошли, — замечал он, — и ничего, дослужились до больших звезд. Пусть и молодые узнают, почем фунт лиха на государственной службе".

Был доволен Вениаминыч и торговым советником Григорием Семеновичем Борзовым. Его горячо рекомендовал старый друг: жена торгового советника была умелой массажисткой и чрезвычайно нравилась жене друга. Но поскольку тот тоже уезжал, Григория Семеныча решили пристроить в теплое место.

Борзов особыми способностями не отличался, слыл даже простачком, хотя был смекалист и порой выдвигал смелые проекты. И не возражал против дедовщины; знал, что лучшую и устойчивую репутацию рождает старательность, инициативность, исполнительность.

На Острове ему сразу понравилось. Здесь можно было развернуться. Для начала он оброс общественными поруче ниями. Выступал на собраниях — в прениях, а потом и с докладами. И главное, засыпал Москву предложениями.