Детектив и политика. Выпуск 3, 1989

Сталин. Я, Сталин… Спасибо, Христиан Георгиевич, спасибо, товарищ Раковский, дорогой мой болгарский друг, боевой соратник по Реввоенсовету Юга, вместе громили беляков, как давно это было, вечность прошла, минута, миг… Господи, как же я благодарен Тебе за милосердие Твое и доброту к рабу Твоему… Пусть самый строгий судия прочитает все, написанное мною: ни одного слова хулы против Тебя не сорвалось с кончика пера моего… Пусть Твой самый строгий судия прочитает, что готовили мне для брошюр и речей Мехлис и Поскребышев, Товстуха и Бажанов, сколько раз норовили они задеть имя Твое, но я ни разу не позволил им замарать осиянный Лик Твой… Только Твоя благодать открыла мне путь к победе… Это сейчас считают, что в двадцать седьмом году, когда Бухарчик, атеист и философ, провел исключение из партии Зиновьева и Каменева, а Рыков подписал санкцию на ссылку Троцкого, Раковского, Радека, Смилги, Смирнова, Муранова, Бакаева, я достиг высшей власти… Так считают подготовишки от политики. Господи! Так считают неучи, не сознающие высшей тайны борьбы за лидерство… Никогда я не был так близок к краху, как в двадцать седьмом году, несмотря на то что убрал Фрунзе, заменив его Ворошиловым, и похоронил Дзержинского, поставив на его место Ягоду… Менжинский не в счет, он разведкой занимался, меня это не волновало, меня интересовали настроения и слова внутри страны… А настроения были в пользу Бухарина! А слова были о несправедливости по отношению к ссыльному Троцкому, вождю Красной Армии… А слухи были о том, что рабочие ропщут из-за роста цен… А мнения партийцевбылитаковы, чтоя отступаю перед кулаком… И все, как один, талдычили: "вождь партии Бухарин, вождь кремлевского правительства — Рыков". А я? Кем был я? Троцкого и Зиновьева было не так уж трудно свалить — стоило только напомнить новым наборам партийцев, что все лидеры левой оппозиции — евреи… А вот как быть с Бухариным и Рыковым? Мужик их поддерживает, интеллигенция — боготворит, партийцы — верят… Как мне было поступать тогда?

Я был растерян и одинок, и прозрение пришло из Памяти моей, из того, чему учил меня пахан Иллидор: "Оберни врагов твоих на борьбу против тех, кого они считают друзьями твоими, дай им справить пир на телах тех, кто поверг их в прах…" Спасибо Генриху, чудо что за человек Ягода, он смог мысль мою воплотить в дело, донес до ссыльных подвижников идеи постоянной революции, во имя которой они готовы отдать жизни свои и благополучие семей своих, что, мол, Сталин остался один на один с кулацким уклоном в партии, что дни его сочтены и тогда наступит бухаринская реставрация капитализма, конец штурму и натиску революционных бурь, крах мечты о победе пролетариата в мировом масштабе… Умница Ягода, работал тонко и мудро, агентура подталкивала руку бессребреных адептов мировой бури, "я порвал с троцкизмом, прошу вернуть в партию, чтобы вместе со всеми строить социализм…" Но не я возвращал их в Москву, а именно Бухарин — добрая душа — на погибель свою… А когда ссыльные большевики снова сели в московские кабинеты, когда получили право на голос, а он у них зычный, красивый, не то что у меня, — вот тогда они и повели атаку, вот тогда я, незримо опираясь на их идейность, свалил Бухарина с Рыковым… Спасибо за это тебе, товарищ Раковский, без твоей помощи я бы не свалил нашего любимого Бухарчика, спасибо тебе, товарищ Крестинский, и вам, расстрелянным уже друзьям моим Левушке Каменеву и Юре Пятакову, низкое вам спасибо за то, что вы, нехристи, выполнили высшую волю. Никого я не боюсь, кроме как тебя, Господи… Был бы я неправ — покарал бы Ты меня, никакая охрана б не спасла, но ведь жив я, и народ славит меня, и мир внемлет словам моим, разве б Ты допустил это, будь я не прав? Погоди, пройдут годы, и я докажу всю дурь ленинистов, которые замахивались на примат Слова, и откровение мое будет называться "Марксизм и вопросы языкознания", и труд этот — во славу Твою, Господи — станут зубрить глупые атеисты, как новый катехизис революции, хоть смысл в нем другой, противоположный…