Детектив и политика. Выпуск №4 (1989)

Свободны! Как, нас отделяли от них?! Вместо возбуждения, которое поддерживало нас до сего времени, последовало глубокое уныние. Что делать? Что предпринять? Мы были удручены!

Я не могу понять сегодня, что руководило комиссарами-большевиками в их выборе, который должен был нам спасти жизнь. Почему, например, увели в тюрьму графиню Гендрикову, в то время как оставляли на свободе баронессу Буксгевден, которая была фрейлиной императрицы? Почему они, а не мы? Зависело ли это от имен или обязанностей? Тайна!

На другое утро и в последующие дни я отправился с моим коллегой к консулам Англии и Швеции. Французский консул был в отсутствии. Следовало, какою бы то ни было ценою, добиться чего-нибудь, чтобы прийти на помощь заключенным. Оба консула нас успокаивали, говоря нам, что уже были предприняты шаги к этому и что они не полагали неизбежности опасности.

Я проходил перед домом Ипатьева. Из-за высокого деревянного забора, уподоблявшего этот дом тюрьме, видны были только верхние части окон. Однако я не терял надежду проникнуть в этот дом, так как доктор Деревенко, которому было разрешено посещать наследника, слышал, как доктор Боткин от имени императора просил комиссара Авдеева, заведующего охраной, разрешить мне присоединиться к ним. Авдеев ответил, что по этому вопросу он запросит Москву. В ожидании ответа я и мои компаньоны, кроме доктора Деревенко, получившего помещение в городе, поместились в вагоне четвертого класса, в котором прибыли сюда. Мы должны были оставаться в этом вагоне более месяца.

26 мая мы получили распоряжение без замедления покинуть территорию Пермской губернии, в состав которой входит Екатеринбург, и возвратиться в Тобольск. Одновременно позаботились о выдаче нам всем общего документа, чтобы держать нас всех вместе, что облегчало надзор за нами. Однако поезда не ходили, так как антибольшевистское движение русских и чехов быстро распространялось, и линия железной дороги была предоставлена исключительно эшелонам большевиков, которые отправлялись в Тюмень[32]. Это было для нас новой отсрочкой.

Однажды я проходил вместе с доктором Деревенко и моим коллегой Гиббсом мимо дома Ипатьева, и мы заметили у дома двух извозчиков, которых окружало большое число красноармейцев. Каково же было наше волнение, когда мы увидели в первом экипаже Седнева (лакея великих княжон) между двумя конвоирами. Нагорный приближался ко второму экипажу. Держась за края экипажа, он поднялся на подножку и, подняв голову, заметил нас троих, неподвижно стоящих в нескольких шагах от него. Посмотрев на нас пристально несколько секунд, он затем сел в экипаж, не сделав ни одного жеста, который мог бы выдать нас. Экипажи тронулись, как мы видели, по направлению к тюрьме. Эти два честных человека вскоре были расстреляны. Вся их вина заключалась в том, что они не были в состоянии скрыть своего негодования, когда увидели, что комиссары-большевики завладели золотой цепочкою, на которой висели образки у кровати Алексея Николаевича.

Прошло еще несколько дней, и я узнал от доктора Деревенко, что ходатайство, возбужденной доктором Боткиным относительно меня, отвергнуто.

3 июня наш вагон был прицеплен к одному из многочисленных поездов с голодающими, которые отправились из России в Сибирь за пропитанием, и мы были направлены в Тюмень, куда мы прибыли 15 июня, после целого ряда приключений.

Через несколько часов я был арестован в Главном штабе большевиков, куда я обязан был явиться для визы паспорта, необходимой для меня и моих спутников. Только благодаря случайному стечению обстоятельств на сей раз мне удалось вечером освободиться, и я мог прибыть в вагон, где меня ожидали мои спутники. Дальше нам пришлось пережить дни невыразимого беспокойства, благодаря случайности, которая разоблачила наше пребывание. Спасло нас единственно то обстоятельство, что, затерявшись в толпе беженцев, которая наводнила вокзал Тюмени, мы успели пройти, не будучи замечены.

20 июля белые антибольшевистские отряды заняли Тюмень, благодаря чему освободились от тех, жертвою которых мы должны были сделаться. Несколько дней спустя в газетах появилось объявление, расклеенное на улицах Екатеринбурга и сообщающее, что "смертный приговор, произнесенный против экс-царя Романова, был приведен в исполнение в ночь с 16 на 17 июля и что императрица с детьми была перевезена в безопасное место".

Наконец 25 июля пал в свою очередь и Екатеринбург. Лишь только восстановилось сообщение, на что потребовалось продолжительное время, так как железнодорожные пути были разрушены, я и господин Гиббс спешно приехали, чтобы приняться за розыск царского семейства и тех из наших товарищей, которые остались в Екатеринбурге.