Детектив и политика. Выпуск №4 (1989)

Он часто спрашивал меня, что я думаю о той или иной статье. О подавляющем большинстве статей я думал плохо. У газеты было всего несколько профессиональных корреспондентов, и лучшим среди них был, бесспорно, "босс". Основная же масса статей поступала от дилетантов. Особенно плодовитой была последняя эмиграция. Тогда этот поток лишь набирал силу. (Своего пика графоманское бумагомарание достигло позже, через несколько лет.) Плюс старики второй — послевоенной — массовой волны эмиграции высылали нам свои антикоммунистические творения. Рукописи обеих эмиграций были ужасающе безграмотны и стилистически, и орфографически. Идеи, обсуждавшиеся в рукописях (и попадавшие в конце концов на страницы "Русского дела"), были фантастичны и часто просто безумны. Полемика друг с другом была основным занятием наших корреспондентов. Чаще всего они не сходились во мнениях о том, как следует разделить СССР. Безжалостные радикалы (обыкновенно евреи) предлагали оставить от СССР только Московскую область. Люди второй эмиграции (обычно бывшие солдаты и офицеры армии Власова) с обидой доказывали, что территории украинцев и белорусов следует включить в Новую Россию (она будет основана на месте СССР). Вся эта склеротическая или осатаневшая от самого факта, что оказалась за границей, публика с величайшим рвением делила шкуру неубитого медведя, забывая, что вот уже около шестидесяти лет самые сильные в мире охотники не могут ухлопать именно этого медведя…

— С удовольствием посмотрю, Юрий Сергеевич.

Глядя в бумаги, Сречинский ушел к себе в клетушку. Дверь с лестницы отворилась, и вошел старик Мартынов, седой и высокий. "Русское дело" снимало у Мартынова здание. Сам Мартынов ("Книгоиздательство и книжный склад А. Мартынова") проживал на третьем этаже, в помещении, до такой степени забитом старыми книгами, что оно казалось сценической площадкой для съемки фильма "Фауст", не хватало только летучих мышей.

— Здравствуйте, господа! Кофейком не побалуете? Что-то случилось с моей электроплиткой.

Пока бухгалтерша баловала старика кофейком, последовала целая серия вступлений сотрудников редакции на территорию. Последней вступила Нина Рогочинская, большеротая брюнетка, достигшая полной зрелости и начинающая перезревать ("наша красавица", — называл ее Моисей), заведовавшая в газете отделом подписки.

— Здравствуйте, господа! — Послышалось шелестение плаща. Сняв плащ, Рогочинская поместила свое крупное завидное тело в металлическое кресло и хрипло выдохнула: — Опять не выспалась! Голова болит, кош-маар!

— Хотите аспирину? — спросила бухгалтерша от своего стола. Интересно, замечали ли они сами, что каждое утро повторяют одни и те же фразы: "Голова болит… Хотите аспирину?" Рогочинская ни разу не пришла в редакцию с ясной головой. Неужели она действительно упрямо и целеустремленно ведет бессонную ночную жизнь и никогда не высыпается? Или считает хорошим тоном делать вид, что ведет такую жизнь? Порфирий (и как он умудряется все знать?) говорил мне, что Рогочинская соревнуется со своей младшей сестрой Татьяной. Татьяна будто бы отбила однажды у Рогочинской мужика, и с тех пор под внешне дружественными отношениями сестер пылают жаром страсти. Каждая хочет победить соперницу в секс-соревновании.

Господин Милеруд, пишущий под псевдонимом Ильин, — сначала зонтик, затем рука с папкой и газетами, пиджак букле, очки, — возникает в двери. Благодаря тому, что господин Ильин получил повышение по службе — стал редактором, — я попал в корректоры. Всезнающий Порфирий сообщил мне, что в прежней советской жизни Милеруд был журналистом и членом партии. Может быть, именно по этой причине он на всякий случай чрезвычайно любезен со всеми, даже со мной.

— Хотите чашечку кофе? Очень интересную книжечку получил я вчера, хотите посмотреть, Эдуард?

Теперь уже стучало несколько пишущих машинок. К Соломону Захаровичу присоединилась Анна Зиновьевна. Она берет новости из "Нью-Йорк пост". Несколько раз в месяц случается так, что они не могут друг с другом столковаться и переводят одну и ту же новость. Свежеприехавшая Анна Зиновьевна и ветеран редакции Соломон Захарович враждуют молча. Между ними, как между сестрами Рогочинскими, идет соревнование, но профессиональное. Кто лучше знает английский. Кто переводит быстрее.

— Хэлло, ледис энд джентльмен! — Мясистый седовласый юноша — Евгений Вайнштейн, наш завтипографией — вошел, увы, с пачкой корректуры в уже измазанных типографской краской руках. В отличие от других "русско-дельцев", Вайнштейн вставляет в речь английские фразы. Ясно, что человек выше остальных и желает принадлежать к культуре страны, в которой издается газета. — А где второй лодырь? — спрашивает меня Вайнштейн, указывая на пустующий стул номер два у корректорского стола. — Опаздывает? Как обычно.