Я бы хотел забрать их с собой домой, потому что таких, как они, больше не делают. Мистеру Ходбэг 80 лет, а миссис Ходбэг — 82 года. Сейчас, в час ночи в четверг, они лежат на койках в отделении неотложной помощи. Их обоих нашли лежащими на полу дома: мистер Ходбэг был на лестнице, а миссис Ходбэг — в ванной. Мне как врачу было бы странно брать только одного из них, поэтому я беру обоих. Я чувствую себя детективом. Мистер Ходбэг утверждает, что именно он упал первым. Это его вина, что миссис Ходбэг тоже упала, потому что она отправилась к нему на помощь в темноте, после того как услышала грохот.
Я киваю. Это кивок детектива, который ничего не упускает. Я оставляю мистера Ходбэга на третьей койке и направляюсь к миссис Ходбэг, лежащей на десятой койке, чтобы услышать ее версию событий. Естественно, миссис Ходбэг говорит, что это она упала первая. Это ее вина, что мистер Ходбэг упал, потому что он отправился к ней на помощь в темноте, после того как услышал грохот. Каждый все время спрашивает, как дела у второго. Они женаты шестьдесят один год и ни дня не провели порознь. Уважительные. Добрые. Любящие. Мне жаль, что миссис Ходбэг лежит между пьяницей на девятой койке и молодым придурком на одиннадцатой. Последний всего лишь поцарапал руку, но визжит, чтобы ему вкололи морфин. Это неправильно, но, к сожалению, все остальные койки заняты. Я стою с двумя картами в руках. Две разные истории, но, как сказал Боб Марли, одна любовь. Затем я понимаю, что нужно сделать. Подойдя к мистеру Ходбэгу, поднимаю ручник на его койке на колесах и сдвигаю койку вбок. Я ухожу до того, как он успевает снова меня спросить о самочувствии миссис Ходбэг, и торопливо шагаю к десятой койке. Затем я похищаю миссис Ходбэг.
Медсестра Сэл спрашивает, что я задумал, когда я спокойно качу койку миссис Ходбэг.
«У нас перестановка».
Через пару минут я стою и восхищаюсь результатом своей работы. Справа лежит мистер Ходбэг, а слева — миссис Ходбэг, и теперь они держатся за руки. Мне придется меньше бегать от пациента к пациенту, а супруги смогут спрашивать о самочувствии друг друга, сколько их душе угодно. Я хочу помочь им как можно быстрее и сделать так, чтобы к завтраку они уже вернулись домой. Вместе.
Боб, вероятно, хотел бы этого.
Напоминание 11:
Всегда старайся прояснить ситуацию.Статус: Второй год обучения. Гериатрия.
Сообщать плохие новости всегда невесело, однако я понимаю, что научился делать это довольно успешно, и испытываю странное наслаждение, делая все правильно. Возможно, причина в высоком риске того, что дело может пойти не так, или в моем высокомерии, ведь мне кажется, что я справляюсь с этим лучше других.
Я сижу в тесном кабинете напротив трех братьев, единственных родственников моего пациента мистера Смита. Я собираюсь объяснить, что мы, врачи, считаем, что пришло время прекратить активное лечение и дать ему спокойно умереть. Но, разумеется, я не могу просто объявить это. Впервые сообщая плохие новости, я действовал осознанно и продуманно и, конечно, очень боялся. Сегодня все иначе. Я уверен в своем умении делать это правильно. Думаю, пациенты и родственники, получающие новость о том, что время на исходе, заслуживают уверенного врача.
Я уже сделал первый шаг и привел их к себе в тихий кабинет, отделенный от хаоса снаружи. Далее я должен понять, что им известно о состоянии брата. О’кей, они знают, что он нездоров. Ах, они уверены, что ему помогают антибиотики. Это не так. Я предлагаю сообщить им больше информации. Раньше такой шаг казался мне странным, но теперь я понимаю, что некоторые семьи ничего не хотят знать о том, что происходит с их близким человеком. Иногда это слишком тяжело для них. Кто-то, наоборот, хочет знать все, и, конечно, между двумя крайностями есть золотая середина. По этой причине я и предлагаю им выслушать дополнительную информацию, а не просто сразу сообщаю ее.
Братья сидят напротив меня, и на их лицах отражается какофония эмоций. Они кивают, соглашаясь на более подробную информацию, и, наклонившись ко мне, ждут новостей. Я делаю предупредительный выстрел: «Боюсь, что новости о вашем брате не очень хорошие…» Я делаю паузу. Они не моргают. Я объясняю, что его инфекция усугубилась, и что ночью ему потребовались дополнительные медицинские вмешательства. Скорее всего, он не доживет до конца дня. Я замолкаю. Тишина иногда является одной из самых тяжелых обстановок. Мы, люди, всегда стараемся заполнить ее. Однако тишина важна и нужна. Ее нужно научиться принимать.