Мистер Райнд сознался, что и газет русских читать не может.
– Знаете, что, – посоветовал консул, – я пришлю вам кого-нибудь и для занятий по языку и для чтения газет.
– Это будет отлично, – обрадовался было мистер Райнд, и тут только спохватился, что у консула, возможно, были и свои соображения, по которым он так любезно предлагал учителя. Возможно, он просто хотел побольше узнать об американском путешественнике, прежде чем выдать ему визу. Но отказываться было уже неудобно.
– В конце концов, чего мне опасаться? – размышлял мистер Райнд, возвращаясь к себе в отель. – Я – не политический деятель. Меня никто не знает. Со мной нет ничего такого… У меня нет слепых политических предрассудков. Мое дело поехать, посмотреть и составить
И все же он беспокоился. Тревога в нём росла, становилась огромной, уже без всякого разумного отношения к вызвавшему ее факту. И ночь его была полна тревоги. Он увидел во сне большого, похожего на медведя, косматого человека. Они спорили о чем-то, и великан наступал на мистера Райнда, яростно стуча кулаком по столу. Предмет спора был неясен. Мистеру Райнду совсем и не хотелось спорить, но его заставляла какая-то посторонняя воля. Он пытался вести спор в пределах разумных доводов и хороших манер. Но его противник не вслушивался в мудрые доводы, он лишь страшно вращал злобными кругленькими медвежьими глазками и, топнув ногой, отвечал: «Нет!» Дело уже грозило дракой. Мистеру Райнду совсем не хотелось заходить так далеко. Вдруг его противник схватил стул и стал размахивать им, разбивая, кроша в щепки окружающие его вещи. Мистер Райнд чувствовал, что разбиваемые вещи были его собственностью. Великан наносил ему убытки. Он задрожал от приступа негодования и… проснулся.
Первым же делом, после завтрака, я напишу письмо консулу и в вежливой форме откажусь от его предложения, решил он.
Но едва только он сел писать этот любезный отказ, как в дверь постучали. Принесли письмо от консула с сообщением, что учитель придет к нему в отель сегодня же, в десять часов.
Что ж, мрачно решил мистер Райнд, на сегодня отступление отрезано. Но дня через два-три я найду предлог избавиться от этого учителя.
Но утро было испорчено.
– Коммунист придет, конечно, к тому же, торжествующий коммунист, – внутренне кипел мистер Райнд. – Будет ли у него достаточно такта не навязывать свои идеи мне?
Смутное воспоминание о страшном сне всё более портило его настроение.
– Скорее всего, это и не учитель вовсе, а самый настоящий бандит… с кровью на руках…
В десять часов в дверь постучали.
– Войдите, – сказал мистер Райнд самым ледяным голосом.
Дверь открылась. Он обернулся. На пороге стояла девочка.
Она поклонилась и как-то особенно, не застенчиво, а скромно, вошла в комнату. Ее небольшое, бледное личико было обрамлено коротко остриженными волосами. Ее глаза – серые, наивные и чистые, смотрели на него с глубоким вниманием. Ее белая кофточка, черная юбка – всё из самого дешевого материала, – ее тяжелые, грубые ботинки выглядели какой-то форменной одеждой, делали ее похожей на воспитанницу детского приюта. От нее веяло сиротством. Жизнь, проведенная среди тяжелых лишений, уже была запечатлена в каждой черте ее лица, одежде, движениях. Но глаза ее были полны света. Их выражение отдаленно напоминало взгляд животного, птицы, малого ребенка, в прошлом жестоко страдавшего – в них было понимание неизбежности страдания, покорность, доверие, надежда – и готовность еще страдать.
Мистер Райнд взглянул на девочку и растерялся.
– Здравствуйте, – произнес он медленно, и они познакомились.
Она назвала себя: товарищ Даша. Она сообщила, что знает русский и английский языки, что может бегло говорить на местном китайском наречии и читать газеты, но классического китайского языка она не изучала.
Мистер Райнд как-то упустил из вида, что последнее и могло бы послужить предлогом для отказа от. уроков.
Было ли это результатом несходства того, что он увидел, с тем, чего ожидал, или же свет в глазах Даши и ее сиротский облик были тому причиной, но, войдя в комнату мистера Райнда, она вошла и в его сердце: без всякого разумного, логического основания он почувствовал к ней и жалость, и нежность, какое-то глубокое слепое родственное чувство. Как будто за то, что было отнято у этой девочки, он, мистер Райнд, отвечал, отчасти был тому виною. В нем смутно подымалось желание заботиться о ней, защищать ее от невзгод, увидеть веселую улыбку на ее лице.
– Садитесь, пожалуйста, – попросил он кротко. Он взял газету и объяснил ей, что ему нужно. Она быстро пробежала глазами передовую статью и потом кратко и дельно передала ее содержание. Ее изложение было строго логично, язык, прост, без всяких прикрас.
Мистер Райнд выразил свое удовольствие и похвалу. Она подняла на него сияющие, благодарные глаза и объяснила, что только что окончила специальную школу, подготовлявшую к работе в чужих краях, главным образом, в Китае.
– Какого рода работе? – спросил мистер Райнд.
– Пропаганда, – ответила она просто.