Дети

Они жили в собственном доме, большом и комфортабельном. Дом был полон китайской прислуги. В шелковых халатах и туфлях на мягкой подошве слуги появлялись и исчезали бесшумно, как тени. Коллекции китайского фарфора, изделий из слоновой кости, японских вещиц из лакированного дерева украшали гостиную. Мистер Питчер был высок, сух, корректен, немногословен; если говорил, то исключительно в категорической форме: «Да, конечно». Казалось, где-то на нем должна была иметься надпись: «made in England», и затем, более мелким шрифтом – «довоенного производства».

Жена его была русской по происхождению, из хорошей семьи, с прекрасными манерами, спокойной и тоже немногословной речью, всегда просто, но прекрасно одетая. Но всё это было в ней как-то старомодно, и в обществе она производила даже несколько комическое впечатление. Впрочем, оба Питчеры казались чужими везде. Их появление всегда производило впечатление холодного душа – хотелось отодвинуться и поискать уголок потеплее. В обществе, уже потрясенном политическими событиями, экономической разрухой, личными несчастьями – богатые, благополучные, занятые исключительно собою Питчеры были странным, раздражающим нервы, явлением; их ничто не касалось. Они никогда не волновались. Они были от всего застрахованы. К происходящему вокруг у них не было интереса.

Их гости произвели на мистера Райнда не менее странное впечатление. Это было «порядочное», т. е. высшее интернациональное общество Харбина.

Был очень разговорчивый итальянец – мистер Капелла – маленький, темный, беспокойный, врывавшийся во всякий разговор с противоположным мнением. Была дама загадочной наружности и неизвестной национальности – вся в бриллиантах; возможно, что только они и давали ей возможность бывать в порядочном обществе. Ее темные, нависшие брови, очень заметные усы и способность говорить на всех языках придавали ей зловещий оттенок.

Был здесь и известный шведский путешественник, который всё в мире видел, и еврей-журналист, который все в мире знал. Был норвежский проповедник, не имевший, собственно, никакого отношения к Норвегии, так как мать его была датчанка, а отец – бельгиец, а сам он родился на острове Борнео. Был румяный и толстый доктор-немец, все время довольно смеявшийся, и его тяжелая, бесформенная безжизненная жена. Последняя казалась старой, по виду годилась в матери своему мужу; в городе она славилась в качестве самой экономной хозяйки. На ней было платье, искусно заштопанное на локтях и удлиненное другой материей, не подходившей ни по цвету, ни по качеству. Однако же, она являлась одной из самых богатых дам города. Было несколько моднейших девиц, с торчащими из-под платья коленями и приглашающими приблизиться улыбками.

Звездой среди них была американка мисс Кларк. Она путешествовала с отцом, жизнерадостным и благодушным господином. Тридцать лет он только и знал, что «делал деньги», и вот, сделав и поместив их, наслаждаясь прибылями, он выполнял свою заветную, еще мальчишескую мечту – «объехать свет». Исполняющаяся мечта повергла его в давно забытое состояние десятилетнего мальчика.

Но мисс Кларк… Мисс Ива Кларк была высока, тонка, чрезвычайно модна и элегантна и очень шумна. Она была продуктом системы «прогрессивного воспитания», т. е. никогда не сидела, сгорбившись над книгой или согнувшись над тетрадью, а занималась спортом; знания же ловила на лету. Все замечательные открытия и новейшие теории века были уже применены к ней, начиная с порции непосоленного шпината, холодной электрической завивки и кончая психоанализом. Благодаря своему крепкому здоровью, унаследованному от отца, она всё перенесла и осталась красивой и здоровой. Но главная цель воспитания – «the pursuit of happiness», то есть умение «гоняться за счастьем» – не была достигнута. Гоняться то она гонялась, а счастливой не была. Ей постоянно чего-то для этого недоставало. Здоровье пока еще помогало ей переносить легко эту погоню, но в будущем – увы! она это знала, видела примеры – ее ждал «nervous breakdown»[10] и его последствия. Но это – потом, а сейчас она была красива и поражала своей внешней элегантностью – это было всё, и этим ей приходилось кое-как утешаться. Отец был вдов, в ней он души не чаял, да и она была хорошей, приятной дочерью. Ей ни в чем не было отказа. В общем, мисс Ива Кларк походила на чудный отшлифованный бриллиант в художественной оправе. Он сияет, когда на него падает свет. Но, подвергнутый испытанию большим огнем, он превращается в щепотку каменноугольной пыли, не имеющей никакой цены, и совершенно схожей с пылью от других, совсем не драгоценных предметов.

Мисс Кларк одна могла наполнить любую гостиную шумом, суетой, беспокойством. Она везде держала себя так, будто прием делался исключительно ради нее, в её честь, роль же остальных гостей была в том, чтоб смотреть, слушать и любоваться ею.